За три года жизни в Тамбове Гаврила Романович написал драматическую сцену «Пролог», шуточное стихотворение «Желание зимы», оды «Осень во время осады Очакова» и «На смерть графини Румянцовой». Наконец, именно в Тамбове он создал «Властителям и судиям» и незабываемое сатирическое шестистишие «Справки». Возможно — ещё кое-какие черновые наброски будущих пиес, некоторые из которых так и остались незавершёнными. Губернаторские хлопоты побеждали поэтическую лихорадку, «болдинской осени» не получилось.

В «Желании зимы» Державин развивал Тредиаковского, который, правда, приветствовал не зиму, а весну. Но у «Желания зимы» был вполне реальный адресат, которого Державин шутливо обозначил в посвящении: «Его милости разжалованному отставному сержанту, дворянской думы копиисту, архивариусу без архива, управителю без имения и стихотворцу без вкуса». Конечно, этим горемыкой был Захарьин! «Сей одно-дворец, к которому сия ода писана, имел большие природные способности к сочинению романов, что доказывает повесть его об Арфаксаде, в стихотворениях же не было вкуса, но непреодолимою побеждён страстию к пьянству, от которой был удерживаем разными средствами сочинителем сей оды; но как ничто не успело, то в шутку над ним и написана сия площадная пьеса». Написана лихо и забористо:

Вот так-то!

Державина быстро истомило московское затворничество, долгое ожидание сенатского вердикта. Но если бы он не кипятился, то понял бы, что такая проволочка — добрый знак. В самое трудное время Катерина Яковлевна попыталась похлопотать за мужа перед царевичем. Ходили слухи, что Павел пожаловал верным слугам тысячу рублей — на покрытие издержек от обременительного губернаторства.

В новом грандиозном здании Сената, которое Матвей Казаков выстроил к 1788 году, тянулось разбирательство. Наконец Сенат сварганил заключение и выслал его в Петербург, генерал-прокурору и императрице. Туда же направился и Державин. То ли под влиянием потёмкинской партии, то ли просто по законам здравого смысла Сенат во многом поддержал Державина. По каждому пункту обвинений Гаврила Романович постарался выдать ответ, подкреплённый документами и свидетельствами. Приведём для примера лишь один пункт из многих: «Вмешавшись в должность своего начальника и в дела посторонние и оставляя свою собственную, накопил в наместническом правлении с 1787 года и не исполнил более 800 дел, в числе коих и на сенатские указы многих исполнительных рапортов посылаемо не было, хотя о том от генерал-губернатора неоднократно посылаемо было». Такова претензия Гудовича. «В чём именно вмешивался Державин в должность его, генерал-поручика, и в чём оставлял свою собственную, Сенат не видит, и как по ответам Державина, так и по учинённым в правлении справкам того не значится, а впрочем и упущения в делах по правлению, в рассуждении их количества, не примечается; ежели же когда и случилось, что нескоро указы Сената или сообщения других мест исполнялись, то сие происходило, как из ответов Державина явствует, от нижних присутственных мест, на которые за то и взыскание полагалось; а что собственно по правлению отправляемы были дела с должною поспешностью, в том свидетельствуется он, Державин, многими полученными лично от генерал-поручика письмами и рекомендацией) о нём бывшим в Тамбове при обозрении губернии сенаторам, и к получении ордена».

В таком же духе Сенат ответил на большинство обвинений Гудовича. О, этот язык чиновничьей России, он бессмертен! И ведь в те годы государственный аппарат контролировал сравнительно небольшое пространство социальных и производственных отношений. Большинство подданных императрицы существовали в крестьянской общине, чиновники соприкасались с ними нечасто. И всё-таки империя Петра Великого породила множество столоначальников, которые контролировали друг дружку, общаясь на птичьем канцелярском наречии. «Бюрократ» — ругательное слово, а жаль. Без них — никуда. Державин, Гудович, Вяземский, Екатерина Великая были едины в убеждении, что следует упорядочивать социальные и экономические отношения, а также — религиозную и культурную жизнь. Более того, и воровство должно быть не хаотичным, а, по возможности, регламентированным. А как упорядочить жизнь без дивизии отважных бюрократов? Правда, для того чтобы существовать в этом режиме, нужно стать заправским лицемером, умело пользоваться двойной бухгалтерией.

А Державин был правоведом-идеалистом. Он (не имея на то оснований) всерьёз верил, что закон — не дышло. В послепетровское время в России возник культ закона — светского закона. Державин без сомнений сопоставляет земное крючкотворство с божественным законом:

Максимализм придаёт сил, вдохновляет, но мешает, когда приходится работать среди людей, которые редко походят на строчку в циркуляре. Державин всерьёз намеревался править по законам, каждый шаг обосновывал необходимыми бумагами — справками.

Но иногда и у него от справок голова шла кругом.

Именно тогда, в 1788-м, Державин набросал эти строки. Горькое ироническое стихотворение под названием «Справки». Любопытно, что через десять лет Державин заменит «сенат» на «диван». Надо думать, слишком прямые ассоциации с обстоятельствами личной биографии он посчитал излишними.

И всё-таки — если бы не дотошность Державина в собирании справок — Сенат отнёсся бы к нему суровее. Даже Вяземский понимал, что Державин — не преступник, не худший в России губернатор, а просто злостный нарушитель субординации. И Сенат осудил Державина только за неуважение к чину Гудовича, проявленное в пору их конфликта. Конфликт начался с дела купца Бородина — и по этому (ключевому!) вопросу Сенат не встал на сторону Гудовича. Проступки купца, перечисленные Державиным, произвели должное впечатление на сенаторов. Сенат не посчитал неутверждение Бородина городским головой виной Державина. Если купец не согласен с такой опалой — пускай отстаивает своё доброе имя в суде, с подробными доказательствами. Между строк можно прочесть: сенаторы считают подозрительной столь пылкую любовь Гудовича к богатому купцу.