Шрифт:
В нижнем этаже центральной части дома заново отделали гостиную, в которой висел огромный (примерно три на два метра) портрет Державина кисти Тончи.
После смерти Дарьи Алексеевны, второй жены Державина, дом купила Римско-католическая коллегия. Не было у Державина наследников… В 1920-е годы дом стал жилым, в величественных залах устроили коммунальные квартиры. Зато в наше время там воссоздали первоначальную обстановку.
По соседству с Державиным возводил хоромы полковник Михаил Антонович Гарновский, сотрудник Потёмкина во многих начинаниях — между прочим, и в строительстве Таврического дворца. На этих праведных трудах полковник разбогател фантастически. Оборотистый Гарновский строил дом на продажу — он надеялся, что его втридорога купят для одной из великих княжон. И — дал волю дикой фантазии. Его дом превышал установленные законом размеры — и затмевал Державину солнце. Державин пожаловался на него в полицию, а заодно написал многозначительные стихи — «Ко второму соседу»:
Почто же, мой вторым сосед, Столь зданьем пышным, столь отличным Мне солнца застеняя свет, Двором межуешь безграничным Ты дому моего забор? Ужель полей, прудов и речек, Тьмы скупленных тобой местечек Твой не насытят взор?Поэт напророчил соседу трудные времена:
Кто весть, что рок готовит нам? Быть может, что сии чертоги, Назначенны тобой царям, Жестоки времена и строги Во стойла конски обратят.И добавил извечное: «С сумой не ссорься и тюрьмой». В который раз Державин оказался провидцем: при Павле Грановского осудили как растратчика, а дом продали за долги. Вскоре там расположились казармы Измайловского и Егерского полков.
Державину вообще к лицу пришлась маска честного скромника среди сверкающего алмазами бомонда. В «Приглашении к обеду» он писал:
Приди, — и дом, хоть не нарядный, Без резьбы, злата и сребра, Мой посети: его богатство — Приятный только вкус, опрятство И твёрдый мой, нельстивый нрав.Трудно сказать, почему Державин считал обстановку в своём дворце ненарядной и скромной. Разве что по сравнению с императрицами и их фаворитами… А вообще даже на аристократическом фоне дом впечатлял изысканными интерьерами. И резьба там как раз имелась. Сегодня здесь музей, всё устроено на уровне исторической правды — и мы можем убедиться, что Гаврила Романович в преклонном возрасте жил вовсе не в хижине. Как-никак, не последний человек в окружении блистательной императрицы, хотя и не взяточник.
КАБИНЕТ-СЕКРЕТАРЬ
Приятный, острый Храповицкий уже несколько лет служил статс-секретарём императрицы. Он был младше Державина на шесть лет, но давненько достиг высокого положения. Ещё в 1781 году занял заметный пост в Сенате, стал управляющим экспедицией о государственных расходах и доходах. Эрудиция Храповицкого в щекотливых бюджетных вопросах не вызывала сомнений у первых лиц государства. Натренированная память позволяла ему оперировать точными данными, в случае необходимости он толково мог ответить на самый неожиданный вопрос. При дворе ценился и литературный дар Храповицкого. И — особенно — его красноречие. Почти из каждого спора он выходил победителем, при этом не наживая врагов! Не удивительно, что в 1783 году он стал секретарём Екатерины. Правда, одним из многих. А в первого среди равных он превратился в 1787-м, во время легендарного (скажем без лести: триумфального) путешествия императрицы по Новороссии и Крыму.
Превыше всех орденов было доверие монархини: она «удостаивала его даже очень любезных шуток и большой откровенности во многих совершенно интимных делах».
Храповицкий дружил с Гаврилой Романовичем, они даже в стихах общались на «ты». Он осознавал значение поэзии Державина, но, конечно, и не думал становиться клакером поэта. Ему удавалось не только уживаться, но и приятельствовать со многими недругами певца Фелицы. Он и для них оставался приятным и острым. Храповицкий начинал свою блистательную карьеру как человек Вяземского — того самого державинского покровителя и мучителя.
Всем известна немаловажная дипломатическая доблесть: умение крепко выпить. Храповицкий никому не уступал в застолье, но в конце концов это увлечение подмяло его под себя. Он стал первейшим пьяницей при дворе Фелицы. Даже бывалые генералы уступали ему на этом поприще. После обеда или под вечер императрица отпускала его, их рабочий день был окончен — и Храповицкий немедленно направлялся в кабак. Ему удавалось напиваться вечерами и ночами почти без ущерба для службы. Этому тучному, потливому вельможе приходилось ежеутренне героически преодолевать мучения. Куда сдержаннее в этом смысле был Державин! Гаврила Романович в кабаках любил предаваться картёжному азарту, а не Бахусу. Державин не сторонился весёлых компаний, не исключал вино и из обыденного рациона, но почти никогда не напивался. Нужно ли предаваться алкоголю, если у вас и без того горячий, вспыльчивый нрав? Лучше поостеречься. К тому же пьянство — это крест и серьёзное занятие, которое требует свободного времени. А Державин ревностно служил и пылко творил. Снова и снова — творил и служил. «Умеренность есть лучший пир».
Рабочий день императрицы начинался на рассвете. Она выпивала крепчайшего кофию, быстро приходила в себя и была готова выслушивать доклады и жалобы. Словом, работала с документами. Секретарь для утренних дел — первый помощник. Кому ещё будет Великая диктовать свои мудрые записки или письма, в которых необходимо продемонстрировать мудрость и непринуждённость стиля? Конечно, Храповицкому — талантливому литератору, а значит, и редактору. А наш молодец очухаться не в силах после вчерашнего! Ему спать бы и спать. Часто бывало: до пяти утра он кутил в кабаке, а к шести нужно во дворец. В те времена лекарям был известен один способ быстрого отрезвления: пациенту пускали кровь. После этого, сказывали, и похмеляться не надо: хлебнул воды — и хорош. Почти хорош. Однажды императрица решила проверить своего любимца: вызвала его вечерком, после рабочего дня… Александр Васильевич, по обыкновению, был пьян мертвецки. Но ему пустили кровь — и секретарь явился к императрице на своих двоих.