Михал — ни рыба ни мясо. При малейшем волнении (например, когда его вызывают к доске) дергается и заикается. Ирка — маленький, болезненный, его все зовут Иржичек, иногда мне даже кажется, что он завидует моему росту. Я очень сочувствую, но мне еще как-то не пришлось сказать ему, что мой высокий рост — тоже не мед.

Имеются еще два Карела — первый и второй. Зденек и Гонза — первые парни в здешних окрестностях. Правда, я думаю, что они скорее глупые акселераты, чем первые парни… Они важничают и курят в уборной. На танцы не ходят, а стоят на улицах перед винными магазинами и пьют пиво с охотничьей водкой. Все это, конечно, импонирует местным красавицам типа Яи, Бобины, Милады, Верки и трех Ганок. Одну из них называют Ганка, вторую Ганина, а третью Ганда. В этом состоит единственное отличие между ними. Эти главным образом увлекаются нарядами, прическами, косметикой и музыкой. И, естественно, мальчишками. Интересно, приходило ли в голову маме, что здесь я окажусь не в стерильной обстановке баскетбольной команды? Но она, как и раньше, может быть за меня спокойна: подражать этим гусыням я не собираюсь.

Кто еще? Вот две обыкновенные зубрилы: Ярошка и Яна. И неразличимая масса тех, кто приезжает из деревень. Совершенно непонятно, какого черта они пошли в гимназию. Девчонкам стоило бы поступить в кулинарный техникум, а мальчишкам — учиться на автомехаников. Эти ребята все время болтают только об автомобилях и всевозможных моторах, как будто это кого-то может интересовать.

И это еще далеко не все, а, так сказать, выдающиеся личности, остальные — такое болото! Естественно, среди слепых и кривой — король. И в таком зверинце вполне может царствовать Ева Моравкова.

— Кто ее отец, где он работает? — спросила я Томаша, чтобы проверить свою догадку.

— Понятия не имею. Евины родители в разводе. Прокол. Но, наверное, он платит огромные алименты и засыпает дочку подарками. У нас была одна такая в команде; она тоже была очень популярна, обходительная, научилась мило поговорить с одним, пококетничать с другим и из всего извлекать выгоду. Вижу, много радостей ждет меня в этом краю чистого воздуха.

К большой перемене и Ева, очевидно, получила обо мне всю возможную информацию; она подошла, уселась на край парты и бухнула:

— Ужасная болезнь астма. Однако здесь ты быстро поправишься, вот увидишь.

Я ее чуть не стукнула. Нужно мне ее сочувствие и утешение!

— Надеюсь. Иначе бы меня здесь не было.

Я раскрыла учебник истории, на этом разговор прекратился.

Уроки кончились, и когда я садилась на велосипед во дворе (до микрорайона, где жила Мария, расстояние порядочное, а местное транспортное средство, называемое в просторечье «спутником», ходит раз в год по обещанию), я заметила рядом с моим обыкновенным велосипедом совершенно роскошный, яркий, как с рекламной картинки. Конечно, с горы все равно, на чем ехать. А в гору толкать легкий велосипед намного проще, чем допотопную развалину, которую дала Мария, пока мне из дому не привезут мой складной велик. Надо же, какой велосипед! Я и не думала, что здесь такие бывают… Если не станет хуже здоровье, хорошо бы после первого полугодия вернуться домой. Сдавать ничего не придется, меня в школе хорошо знают, хотя, конечно, не самое лучшее — переводиться посреди учебного года.

А вот такой велосипед мне бы и дома очень пригодился — подскажу родителям, когда они спросят, какой подарок хочу на рождество. Пусть раскошелятся и сходят в «Тузеке» [15] — машина явно не наша.

Мои размышления прервала Ева Моравкова.

— Любуешься моим велосипедом?

Все-таки я, наверное, права в своих предположениях.

— Нормальный, — сказала я осторожно. — Откуда такой?

Она рассмеялась:

— Сделано вот этими руками. — И она растопырила передо мной свои пятерни.

У нее прекрасная фигура (и грудь красивая), руки же ужасные. А ногти! Я терпеть не могу никакой краски (она тоже не красит), но за ногтями слежу всегда. Даже когда я играла и ногти нужно было коротко стричь, они у меня были всегда в порядке. А Ева (все-таки она очень хорошенькая), наверное, слишком уверена в себе, если пренебрегает уходом за руками. Однако не давать же ей советы!

Она не заметила, что я слегка отстранилась.

— Не очень хорошо окрашено — терпения не хватило. Нужно было сначала покрасить, потом полностью высушить и лишь затем отлакировать. А у меня тут капли застыли. Но если я за что-нибудь берусь как следует, получается лучше, чем покупное. Бабушка Мазлова дала мне старую рухлядь, а я из нее сделала вот это. Латунные поковки отшлифовали мне ребята в мастерской, и получилась картинка! Ну, привет, мне пора!

И она уехала на своем велосипеде, который больше меня не интересовал. Она что, слепая, не замечает моей антипатии?

Она и дальше продолжала не замечать моего отношения и держалась со мной так же, как и с остальными. Наверное, с детства привыкла к лицемерию. И вообще, что я о ней все думаю? Таким людям, которые с первого взгляда производят впечатление благополучных, я не доверяю из принципа. И жду, когда они раскроются — иначе быть не может. Я никогда даже не слышала, чтобы какая-нибудь девочка становилась всеобщей любимицей. Как ей это удается?

События развивались так. На уроке русского языка царило похоронное настроение. Мы исправляли письменную работу, в которой все наделали массу ошибок.

— Классический провал, свидетельствующий об абсолютной незаинтересованности! — выкрикнул преподаватель русского языка Пайер, заходя в класс с пачкой тетрадей. — Войтешская, это работа душевнобольного! — С этими словами он бросил на парту Яи ее тетрадь. — А вот такой пасквиль я читать отказываюсь, мне это противно, Свобода. — Это получил Карел первый. — Жибер, твой гнусный почерк требует графолога. Пешек, не делай такой глупый вид, все знают, что ты хороший Тартюф. Вам, беднягам, известно, какие за это творчество полагается ставить отметки?