— Ты что, решила, что я сейчас же должна стать учительницей? — Я говорила с трудом и начала задыхаться. — Это еще когда будет, не сегодня же мне начинать!

— Все равно летом надо где-то работать! Разве тебе это повредит?

— Я тебя знаю. Ты уже придумала для меня работку! Я сердилась, но чем занять каникулы, если нет баскетбола?

— Конечно. Мы поедем с детьми в лагерь, ты будешь вожатой, а я — санитаркой.

Это, безусловно, не противоречило моим планам. Даже ближайшим, которые я намеревалась осуществить немедленно. И, насколько возможно, еще во время спартакиады, пока у мамы, по всем данным, должно быть очень хорошее настроение (если мне вообще удастся ее увидеть, но я уж постараюсь).

Правда, дело немного касается и Милуш. Надо признаться, она ведет весь дом. Ева права: нечего к ней цепляться по мелочам.

На другой день я приступила к осуществлению своих планов. Еву с собой не взяла — с Милуш я ее познакомила, пока достаточно. Тут как раз в общежитие пришли наши ребята и предложили пойти на какую-нибудь дискотеку. Это тоже мне на руку.

Прекрасно, а я пока сбегаю домой, — сказала я.

Ева, однако, захотела снова поглядеть на маленького, она уже купила нашу Милуш тем, что брала ребенка на руки и забавлялась с ним. Но я ей объяснила, что Томаша нельзя оставлять без присмотра.

— Пожалуйста, побудь с ним, тогда я буду спокойна. Надо признаться, теперь Томаша не узнать. Конечно, никаких признаний — не такой Томаш человек (и я тоже), но теперь нет никакого сомнения, что мы дружим. Даже Шеф заметил.

— Позвольте обратить ваше внимание, Фома Фомич, что доска впереди, а Сохорова вам не картина. И нечего, шеф, на нее так таращиться. Я уже поставил в своем блокноте жирную точку.

Ева пожаловалась:

— А я у вас для отвода глаз, что ли? На что я ответила:

— Не беспокойся, окончательный выбор впереди. Теперь самое время напомнить ей об этом.

— Маму можно когда-нибудь здесь увидеть? — любезно спросила я.

Отец удивился.

— А что, разве она когда-нибудь проживала по этому адресу?

Подала голос наша Милуш.

— Ты знаешь, Бара наотрез отказалась ходить со мной на тренировки. Она хочет только с дедушкой. Чем это ты ее так приворожил? — ядовито осведомилась она. Потом обратилась ко мне: — И тебя очень хочет видеть. Она просила разыскать ее на Страговском стадионе. Даже план нарисовала, как ее найти.

Этого только не хватало! Мало того, что я Жирафка, мало того, что не участвую в спартакиаде. Значит, как только я избавлюсь от своих подопечных, меня снова пошлют на стадион?

Не познакомить ли Еву с папой? Пожалуй, рановато.

Тут пришел Любош с малышом.

— Вот глядите: наивысшее достижение моей жизни!

Интересная у тебя служба, Любош. Ты дома чаще, чем в казарме, — заметил папа. — Дай сюда! — С этими словами он вырвал из рук Милуш полотняные штаны, которые она зашивала. В них он ходил на тренировки и, естественно, порвал. — Хватит, сколько можно шить, и так сойдет: они еще годятся, чтобы лазить под машину или работать в саду.

Любош рассказывал:

— Мне удалось узнать, где занимаются младшие группы, но какой-то распорядитель не захотел меня туда и близко подпустить. Такой упрямый осел! Мне даже слезу пришлось пустить, что я год не видел собственное дитя.

— Бару тоже тянет туда, — ответил папа. — Стоит мне пригрозить, что мы не поедем на этот шабаш ведьм, она все готова сделать, даже в комнате у себя убрать.

— Надо же, — удивилась Милуш, — а мне и в голову не приходило. То-то я никак не могу понять, как тебе удается добиться от нее абсолютного послушания.

Никто больше не обращал на меня внимания, и я ушла. При первой возможности я стала разыскивать маму на стадионе.

— Геленка! — заметила меня мама и бросилась мне на шею.

В глазах ее стояли слезы.

С какой бы это стати она плакала? Оказывается, от восторга, что спартакиада в полном разгаре, и у мамы душевный подъем. Теперь главное — держаться, не проговориться о моих спортсменках. Надо справиться, раз уж я даже с нашей Милуш заключила перемирие!

Мама предложила:

— Пойдем где-нибудь посидим, я с утра ничего не ела и умираю от жажды!

Все оборачивается намного лучше, чем я ожидала. Достаточно только взглянуть на маму, и сразу станет ясно, как она закрутилась (она даже похудела, и это ей очень идет). Понятно, она нарочно сказала, что хочет есть, чтобы посидеть со мной. Это надо ценить, и я так обрадовалась, что она ради меня забыла о своих любимых занятиях, что пренебрегла всякими тактическими ухищрениями: как только нам принесли ветчину и сок, я все ей выпалила.