Конькова Анна Митрофановна
Шрифт:
— Тетушка Околь! — порывисто обнимает ее Саннэ. — Милая тетушка Околь! Прибежала к тебе за добрым советом. Гляди! — Из берестяной пайвы она вынимает легкую шапку, собранную из перьев селезней, украшенную крыльями куличков и трясогузок.
— О, красиво! — восклицает Околь. — Как весеннее озерцо…
— А вот из выдры, гляди! — радуется Саннэ. — А из бурундучков не получилось, скажи?
— Почему же? — разглядывает ее работу Околь. — Только ты эту шкурку поставь здесь, а хвостиками укрась края. А если впереди опушить куницей? Смотри! Али соболем?
— У меня не осталось ни одной собольей шкурки, даже лапки не осталось…
— Найдем! — раскрыла Околь берестяные коробочки, туески, замшевые сумки и достала разноцветные лоскутки сукна, мелкие мотки шерсти и обрезки мехов. — Вот гляди, Саннэ, тут все можно подобрать… Нужно песню играть, Саннэ, нужно зазывать узор, чтобы он не испугался, а прилег как надо. Так учила меня Журавлиный Крик.
И светлым, глубоким, просторным голосом Околь запела:
Пусть чуткие, гибкие пальцы Вышьют искристый и светлый узор…Тихо, как заклинание, начинает Околь. Она словно уговаривала руки свои слушаться зрячее сердце, нитку слушаться иголку, а память — прошлое. На песню из юрты вышел Тимофей с дочерью, закурил трубку, задумчиво снял со стены семиструнный «лебедь» — санквалтап.
Чтобы песни, сказки старинные Достойное место в узоре нашли…Звонкий, как оживший ручеек, голос Саннэ вплетается в узор, погружается в рокот семиструнного «лебедя».
И глазки зверей оживить Звонкой россыпью ярких серебряных бус!Далеко и высоко поднимаются четыре голоса — Околь, дочки ее, девушки Саннэ и священного семиструнного «лебедя».
Но не ради узоров прибегала Саннэ Лозьвина из Сам-Павыла в Евру. Словно нечаянно встречала она Сандро, сына Тимофея и Околь, а тот ждал ее, сгорая от нетерпения. У околицы в теплом сосняке встречал ее Сандро, и каждый раз они долго бродили по запутанным лесным тропам. О чем говорили, о чем молчали они, знают только тропы, дремучий ельник да пронизанный солнцем березняк, бородатый ворон на высокой лиственнице.
В непуганой густоте трав притаилась таинственная жизнь, она была велика и многолика, неистребимо звонка, в наплывающем запахе цветов раздавался тихий шелест, тихое струение. Травы звучали неведомой музыкой. Но Сандро и Саннэ слушали не ее и не ветер, что раздувал зеленую накипь берез и, озолоченный, голубовато-зелеными волнами переливался в сосняки, — они слушали то, что вошло в них, слушали свое томление, свою необъятность. Касаясь друг друга, они слушали и явственно ощущали горячий, гулкий ток крови и боялись, что все это рухнет, расколется, обрушится с грохотом в темную пропасть. Они казались друг другу бессмертными и поднимались над землей, над лесом, над рекой и озерами.
— Саннэ! — кричал Сандро.
— Сандро! — отвечала Саннэ.
— Сан-н-э-э! — ударялось в сосны.
— Санд-ро-о-о! — шептала Саннэ. — Сандро… ты… ты… Неужто все это нам, Сандро?
— Саннэ… нэ! Кто ты, Саннэ? — спрашивает юноша.
— Я — это ты… и больше ты, чем я, — отвечает девушка.
Березы выпрыгнули из реки, наступали на взгорок, как будто легкий туман. Потом туман сгустился до молочного, жемчужного мерцания и распахнулся уже березняком, облитым солнечным светом. Он не колыхался, и склоненные ветви вслушивались в неторопливый переговор корней, над которыми, раскинув руки, покоилась юность.
— А я — ты! — заторопился Сандро. — Ты — Небо, я — Земля.
Река плещет у ног, и в ее сердцевине они ощущают упругую, неодолимую силу. Темно-зеленая вода слегка покачивается у теплого солнечного песка, а глубже она остается холодной, таит на быстрине несогретое свое тело, а у песков она нежится, лениво и плотно плещет волной, словно пошлепывает ладошками. Нежится река, переливается в слепящих бликах, вытягивает на быстрину гибкое, упругое тело свое.
— Ты — река! — поднимает на руки Сандро золотоволосую Саннэ. — Ты похожа на мою мать, Саннэ. У тебя золотые волосы? — удивляется Сандро.
— Это от солнца, — вздыхает Саннэ. — И от радости…
— Ты станешь моей женой? — притронулся Сандро к тугой груди девушки. — Я стану беречь тебя, Саннэ!
Саннэ тряхнула золотыми волосами и, затаив дыхание, спрятала счастливое лицо на груди Сандро…
— Тимофей, ты не хотел бы взять в дом Саннэ? — спросила мужа Околь. — Такая красивая, нежная и сильная девушка. Она ведь… Она ведь не ко мне ходит, Тимофей.
— А к кому же? — Тимофей выстругивал топором лопастное весло. — К Сандро, что ли? — удивился он. — Да неужто?!