— До свиданья! — поспешил Лёня проститься, понимая, что до ушей долетает не то, что ему следовало бы слышать.

Дома он посоветовался с отцом насчёт репетиторства.

— Мне пришла в голову мысль, — сказал он, — что, пока человек не умеет передать свои знания другому, нельзя о нём сказать, что он хорошо знает.

— Эту мысль я одобряю, — ответил папаша. — Но если учиться начнёшь хуже, репетиторство немедленно прекратим.

К Новому году господин инспектор подсчитал баллы успеваемости. В актовом зале вывесили красиво написанные «сведения». В своём классе первым по успеваемости шёл Леонид Говоров, вторым — Коля. Аркадий Леденцов барахтался в конце списка. Ниже спустился только Пашка Стахеев, но тому сам бог велел, наделив редкостным тупоумием. Пашка не интересовался ни одним предметом.

Учителя тащили Пашку за уши по каменистым тропам науки, зная, что сам он не способен переставлять ноги.

С Аркадием дело обстояло иначе.

Уже месяц Лёня «репетировал» Аркашку, но заметного сдвига не добился. Репетируемый оказался не только лодырем, но и великим хитрюгой.

Когда Лёня пришёл на первый урок, Аркадий встретил его, как родного брата, вернувшегося из дальнего странствия, разве что не обцеловал. Радостным восклицаниям не было конца. Запершись в комнате, где на широченной, обитой тёмно-зелёным шёлком оттоманке валялась медвежья шкура, они час проговорили о жизни. Если не обращать внимания на некоторые дикие взгляды относительно людских поступков, говорить с Аркашкой было интересно. Знал он порядочно, книг прочитал много, жил не просто так, а с размышлением.

Он извлёк из шкафа коллекцию древних монет, и на её осмотр угробили ещё час.

Перебирая монеты, порозовевший Аркашка рассказывал:

— Смотри, киевская гривна одиннадцатого века. А эта — новгородская двенадцатого века… Монеты тверских князей… Вот московские копейки пошли, смотри, какие малюсенькие! Их из серебряной проволоки делали, просто колотили по проволоке чеканом…

И так далее, с полным знанием дела.

Внизу, в гостиной глухо отзвонили стенные часы.

Время занятий вышло.

Лёня опомнился:

— Аркадий, а заниматься?! Давай уроки делать!

— Да ну их в чернильницу, — махнул рукой Аркадий. — Ступай домой, Говоров. Завтра приходи, я тебе весь восемнадцатый век покажу!

— Нет уж, — отверг Лёня. — Завтра разговоры только про алгебру!

— Увидим, — ухмыльнулся Аркадий. — Я тебе расскажу кое-что поинтереснее, чем «а» плюс «б» равно «икс». Такие случаи из истории, каких ни в одном учебнике не найдёшь. И про Елизавету, и про Екатерину Вторую, и про Николая Павловича, и про Александра Третьего. Ох, и пьяница же был его величество! Но неплохой художник.

— Тебе бы в гимназии учиться, — сказал Лёня.

Аркашка помрачнел.

— Нет у нас гимназии. Ближайшая в Чистополе. У нас там дядя торгует, да батюшка не хочет отпустить. Он меня по коммерческой части образовать намерен… Чего болтать попусту, может, я вообще в офицеры сбегу!.. Не люблю коммерцию хуже математики.

В прихожей горничная Клава подала Леониду голубой конвертик:

— Ваш гонорар, Леонид Александрович.

Он машинально протянул руку, но в тот же миг отдёрнул, вспомнив, что никакого занятия не было. За что же гонорар?

— Бери сейчас же!.. — зашипел Аркадий сдавленным шёпотом. Потом произнёс громко, чтобы было слышно в комнатах: — До свиданья, Лёня. Большое спасибо, ты хорошо объясняешь, лучше самого Лазарева!

Горничная Клава проницательно хихикнула и сунула конвертик в карман Лёниной шинели. И с того момента начались мучения совести.

Он рассказал папаше о прошедшем «занятии».

— Чувствую себя обманщиком, — сказал Лёня. — Самого себя презираю. Если он и завтра меня так заведёт, я ходить решительно перестану.

— Плох учитель, которого ученик по-своему завести может, — укорил папаша. — Боишься ты Леденцова.

Лёня вспыхнул:

— Зачем мне его бояться?

— Вот и я удивляюсь, — папаша развёл руки, — зачем тебе его, оболтуса, бояться? Ты не в гости пришёл и церемонии соблюдать не обязан. Гость должен бояться обидеть хозяина невниманием, но если в дом приходит, скажем, маляр, станет ли он в ущерб своему делу с хозяином лясы точить?

— Маляр красить станет, — сказал Лёня.