Составив наконец окончательный список, Говоров вышел из дома и заглянул в сарай на дворе, где повар оборудовал кухню.

— Македон Иваныч, — позвал он. — Значит, как договорились: нынче у меня праздничный ужин. Вот тебе список: на этих людей оставишь расход и через часок, после ужина, когда управишься с посудой, подашь ко мне в избу.

В назначенное время приглашённые собрались. Македон Иваныч расставил по столу миски, положил ложки и разлил по мискам свой «кулеш с лангустой», как назвал блюдо фельдфебель Полохайло. Из разносолов Македон Иваныч добыл кислой капусты, огурцов и миску ядрёной красной икры, которую солдаты сначала приняли за бруснику. Чай подан был в огромном медном самоваре.

Застучали ложки и кружки, завязался разговор. Солдаты поздравили своего командира с трёхлетием службы и подарили ему на память искусно вырезанную из берёзового наплыва лошадь.

— Вкусна ягода, однако сильно рыбой пропахла, — сказал фейерверкер Никаноров, знакомый Говорову ещё по Томской мортирной. — Ты её, Закидон Иваныч, селёдочным тузлуком заливал, что ли? Но смачно получилось.

Никаноров облизал ложку и снова сунул её в икру.

— Это икра рыбья, а не ягода, — объяснил Македон Иваныч.

— У какой же это рыбы такая икра?!

— Рыба называется кета, — пояснил Македон Иваныч. — Ловится такая на Дальнем Востоке.

— Экая вкусность! — заговорили солдаты, распробовав икру. — Ваше благородие, а господа её каждый день кушают?

— Не знаю, — ответил Говоров. — К господам имею мало отношения, входил только по вызову. Я сын крестьянина и по роду своему такой же мужик, как и вы. Только что выучился на отцовские копейки.

— Значит, ты и не барин вовсе… Тогда объясни нам положение…

Разговор пошёл посерьёзнее, батарейцы заговорили с командиром откровенно.

Говоров спросил:

— Как думаете, ребята, за народ ли воюет наша «народная армия»?

— Совсем против народа, за кулачьё и кровавую буржуазию! — зашумели солдаты. — Что творят по деревням? Шомполами мужиков порют до смерти, а которых и вешают! Последнюю овцу забирают. Хорошо, что мы не в пехоте, в этом деле не участвуем, об орудиях заботясь. Какое уж тут «за народ»…

— Зачем же нам служить в такой «народной армии»? — задал вопрос Леонид Алексадрович.

Солдаты притихли, задумались.

— Мы понимаем, что против совести идём, — сказал фейерверкер Никаноров. — Каждый ждёт случая в плен сдаться.

— Да ты, подпоручик, всё позицию выбирал неподходящую, — заметил Македон Иваныч, подливая в чашку кулеша. — Подальше от противника. Трусоват, что ли?

Солдаты засмеялись, а Говоров покраснел: вдруг и вправду думают, что он из трусости стрелял мало и неметко и вообще старался от боевых действий уклониться?

— Не гневайся, — сказал Пятерня. — Не обижайся на солдатскую шутку, подпоручик. Мы тебя раскусили. Однако, чтобы принять решение, от которого судьба и жизнь зависят, обязаны мы задать тебе прямой вопрос: с какой стати заводишь разговор, какова твоя линия?

— Справедливо, — кивнул Говоров. — Должен объяснить: за буржуазию и власть торговцев воевать не хочу, не желаю и не буду. Вы же поняли, как наша батарея стреляла по красным.

— Сперва удивлялись, потом поняли!

— Если вы мне доверяете, нынче же ночью попортим орудия и с одними винтовками будем пробираться в расположение Красной Армии. Вынимайте замки из орудий, закопайте в точном месте. Уйдём к красным и будем бороться за дело народа. Вот вам и вся моя линия!

Той же ночью пятнадцать солдат 8-й дивизии белых дезертировали и стали пробираться навстречу красным войскам. Дорога была трудной и опасной. Приходилось прятаться днём, а порой и отстреливаться. Добрались до окраин города Томска, где всё ещё держалось колчаковское «правительство». Но не долго осталось ему держаться. В тот же день, отыскав знакомых, Говоров узнал, что в городе готовится восстание и создана рабочая дружина. Солдаты Говорова вступили в эту дружину и стали учить рабочих обращаться с оружием.

Восстание в Томске началось 17 декабря. «Верховное правительство» лишилось всякого авторитета, и никто его не поддерживал. Рабочие отряды захватили город. Части Томского гарнизона перешли на сторону восставших.

А вскоре в город вступила Красная Армия.

Вопрос «С кем идти?» уже не возникал. Говоров мог идти только с Россией, с её народом, которым руководят коммунисты-большевики. Иных путей для него не было. Вопрос «Кем быть?» он тоже решил. Не время сейчас думать о продолжении учения. Он офицер, умеет воевать и совсем не разучился наводить пушки — ведь специально наводил порой на какое-нибудь сухое дерево (вместо красного окопа), и сушина взлетала в небо со всеми корнями… Надо служить в Красной Армии до полной победы народа над бывшими хозяевами и угнетателями. Учение в институте можно будет продолжить после войны.