— Не зараза, а некий Алексей Михайлович Богданов.

— Ты?!

— А что тебя удивляет? Я ведь тоже холостяк, как и большинство твоих клиентов. Хочу позавтракать.

— Разбежался… У меня сегодня банкет. Так что завтрак отменяется.

— Маруська, ты хочешь, чтобы я умер голодной смертью? Дай хоть кусок буженины. Иначе упаду на ступеньки «Минутки» и не встану.

— А и правда, ты что-то чересчур бледный… Заболел, что ли?

— Вроде того. Вчера скорая забирала.

— Ах ты господи! — закудахтала Маруська. — Что же раньше-то не сказал?

— Вот я и говорю.

— Входи, входи, зайчик! Ужо для тебя я что-нибудь найду…

Спустя полчаса, рассказав Маруське о своих больничных злоключениях (это было непременной прелюдией перед принятием пищи), я уплетал жаркое, да так, что за ушами трещало. У Маруськи глаза полезли на лоб, после того как я два раза попросил добавки. А когда под кофе я стрескал миску пирожков с капустой, она и вовсе офигела.

— Ты точно больной, — сказала Маруська. — Обжорством. Я читала, что у каждого человека внутри сидит ген обжорства. Обычно он спит, но когда просыпается, то человек пухнет как на дрожжах, и никакие диеты ему не помогают.

— Это у меня от стресса. Надеюсь, потом зловредный ген снова уснет. Иначе у меня не хватит никаких денег, чтобы его прокормить.

— Хватит, ты теперь богатенький Буратино.

Я понял, что и до Маруськи дошли слухи о завещании Африкана и о том, что я стал миллионером.

— Богатство человека — это его друзья, — ответил я ханжеским тоном. — Вот ты, например. Приютила меня, обогрела, накормила…

— Не бесплатно! — отрезала Маруська.

— Кто бы сомневался… — Я ухмыльнулся. — Ты своего никогда не упустишь.

— Перестань измываться над бедной беззащитной женщиной! Тебя бы в мою шкуру. Ты даже не представляешь, как все это благополучие достается, какой ценой. Менты задолбали. А там еще пожарники, санэпидемстанция, налоговая… Чтоб им всем пусто было!

— Плачь больше, деньги слезу любят. Но я понимаю тебя, — поспешил я добавить, потому что Маруська начала заводиться; это можно было понять по тому, как ярко вспыхнули ее глазищи. — Одинокой женщине всегда тяжело, а уж тебе — и подавно. Мелкий бизнес в нашей стране — это как чемодан без ручки. И тащить его невыносимо тяжело, и бросить жалко.

— Жалеешь меня?

— Конечно. Ты же мой друг.

— А ты женись на мне. И сразу мне станет легче. Да и тебе тоже. Вдвоем чемодан тащить сподручней.

— Тебе что, швейцар срочно понадобился? Так я могу порекомендовать надежного человека.

— Да иди ты!..

— Маруська, я не думаю, что ты это серьезно сказала — насчет женитьбы. Я пока не готов к таким свершениям, а ты, насколько мне известно, мужиками уже объелась. И вообще, мы с тобой как в той известной песне поется: «…наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше чем любовь».

— Ну да, вам, мужикам, хорошо так говорить… Приходишь домой в двенадцатом часу ночи уставшая как собака, а там и постель согреть некому, не говоря уже о чем-то большем.

Чтобы не усугублять ситуацию, я промолчал, лишь тяжело вздохнул и покивал, тем самым соглашаясь с Маруськой, что ее жизнь мрачна и безрадостна и нет никаких намеков на перемену.

— А в нашем микрорайоне еще одна паршивая новость… — сказала Маруська после небольшой паузы.

— Если ты о повышении оплаты за коммунальные услуги, то это уже далеко не новость. Власть имеет нас как хочет. Во всех позах.

— Нет, я не об этом. Чирик помер.

— Как?! — воскликнул я, сраженный наповал.

Еще вчера он был при полном здравии и, судя по его наглой мордуленции, даже не помышлял о близкой кончине.

— Молча, — ответила Маруська. — Нажрался своей водяры и врезал дуба. Под забором. Утром его обнаружил сторож супермаркета. Жалко парня…

Воловик занялся зачисткой… Все концы обрубил. Теперь к нему даже на хромой козе не подъедешь. Ни одного свидетеля. Вот гад!

— Это его-то жалко? Ну ты даешь… Никчемный человечишко, вор и пьянчуга.

— Какой ты жестокий! — рассердилась Маруська.

— Не жестокий, а справедливый. Два года назад кто-то забрался в твою «Минутку» и вынес всю железную посуду. И если бы я не сообразил, что она находится в пункте приема металлолома, и не взял «жучка», который им заведует, за горло, то это воровство вылилось бы тебе в хорошую копеечку. Не догадываешься, кто были эти воры?

— Догадываюсь… — буркнула Маруська. — И все равно мне жалко его.

— Вольному воля… Может, ты и права. Пусть теперь его судит другой судья. Ладно, мне пора. Вот денежка. Спасибо, что спасла меня от голодной смерти.