В разных диких местах, которые, слава богу, пока ещё скрыты от туристов-варваров, ко мне не раз на экзотической охоте по разной дичи прибивались всякие беглые зэки в добровольные егеря. Они куда охотней набиваются в подручные к профессиональным охотникам-промысловикам, чтобы зимой поработать на них за тёплый ночлег, еду и нехитрую одёжку. К отпускникам же липнут только летом, дабы перехватить живую деньгу. Нередко бесследно исчезают, если за ними не уследишь, прихватив у тебя оружие и деньги. Иметь дело с таким бичарой все равно что травить дичь волком — никогда не знаешь, на кого он кинется, на тебя или добычу.

— Ты ж не из местных, дед, по выговору, а?

— Из костромских я.

— А как сюда прибился?

— Видел, ветер шары-кусты по пустыне гоняет?

— Перекати-поле?

— Ага, жаза-сагыз. Носит его ветром по пустыне всю зиму, по весне прибьёт дождиком к земле. Куст пустит корень, даст пару отпрысков. Осенью отрывается от земли, и снова катается всю зиму по ветру. Вот так и я катался, пока сюда не прибился.

Осень в каменистой пустыне — самая прекрасная пора, не сравнить даже с весной. На два мёртвых сезона — лютая зима и безжалостное жаркое лето — природа тут умирает, остаётся без зелени и воды. Весна красна только тюльпанами да цветущими деревьями, зато осенью тут цветёт все, что способно выпустить цветок и дать семена до холодов. И одуряюще пахнет, иногда просто до мОрока и лёгкого головокружения, цветущая пустыня. Там, где есть хоть капелька воды, разумеется.

— Ну, гуляй Вася! — поддал старик носком сапога своего кота.

Кот высокомерно обернулся. Облил нас презрением, горделиво мяукнул и скрылся за стеной тростника, чтобы весь день на свободе забыть про мяуканье. Прирученные кошки придумали «мяу» только для людей. На свободе они друг с другом на языке мяу-мяу не общаются.

— Потом даже и захочешь, так не высмотришь моего кота в этих зарослях, во как замаскируется! Ничего, вечером он нас сам найдёт. Ты не отставай, а то заблукаешь с непривычки.

— Да на таком пятачке — и заблудиться?

— Так только кажется, когда за деревьями лесу не видно, а заблудишься с трёх шагов. Если что — ори без перерыва, чтобы я смог на голос к тебе выйти. А то ещё собак за тобой гонять по следу придётся.

Ага, уже собаками пугает. Уйду я, дедок, так ловко, что и с собаками не сыщешь…

В тростниковых зарослях и на самом деле легко заблудиться не на шутку. Стебли стоят непреодолимой стеной высотой примерно метров пять. Иногда высоченные стеблины перерастают в монструозные формы. Тогда вы еле обхватите рукой уже не тростинку, а самый настоящий бамбук, годный для прочных построек. Но таких стеблей ещё поискать надо — слишком мало их попадается.

— Это я тебя намеренно по гущару повел, чтобы дорогу к лесу срезать. Так удобней и быстрей, если толк понимаешь.

Да, понимаю, что удобней меня тут пришить и оставить в непроходимых зарослях. Даже хоронить не надо, дикое зверьё с мёртвым телом за пару дней управится до голых косточек.

Как я ни хорохорился, все же отстал и заблудился. Может, не я заблудился, а старик нарочно меня завёл в самую чащу и улизнул? Тогда уж точно жди фатального выстрела. А может, это будет нож в спину? А то и стрела из самострела-арбалета, поставленного на звериной тропе.

Я остановился из предосторожности. В опасной ситуации лучше всего не делать лишних и необдуманных движений. Тишина, изредка прерываемая ленивым лягушачьим кваканьем, писком крылатых пичуг и жёлтых мышей-малюток, вьющих шары-гнезда на тростинке, продолжалась недолго. Где-то впереди сухо заиграла барабанная дробь тростниковых стеблин. Наверное, дед ломился ко мне напролом из зарослей.

Я осторожно выбрался на неширокую прогалину, где все-таки можно было как-то осмотреться. Потом отступил на шаг, закрылся стеной тростника. Глянул на метёлки высоких тростин — туда, где они заколыхались. Повернулся на треск, вскинул карабин, вышел на прогалину из своего укрытия и… застыл как вкопанный.

На меня посматривали испуганные поросячьи глазки кабаньего подсвинка, ещё с едва заметными полосами на спине. Каюсь, от нервного перенапряжения не смог сдержаться и выстрелил прямо в задранный на меня пятачок. Подсвинок подскочил на задних лапах и замертво грохнулся набок.

Я тяжело перевёл дыхание и снова развернул карабин в сторону треска раздираемого тростника, но уже с другой стороны. Не выстрелил только потому, что на охоте категорически запрещено стрелять в дичь, которой не видишь. Таковы вот правила охотничьей безопасности.