— Филдинг высказал такое предположение, что если приставить пневмомолоток к голове, то получится отметина, схожая со следом от среза дула при контактной ране. И возможно, именно это и видно на скальпе и подлежащей ткани. Потому нет и признаков борьбы. Или же мальчик знал, что происходит.

— Никакой отметины, схожей со следом при контактной ране, получить нельзя. Это невозможно. Повреждения, которые я видела на фотографиях, нанесены обычным молотком, а отсутствие признаков борьбы еще не означает, что мальчика не склонили каким-то образом — угрозами, убеждением или обманом — к участию в некой игре. На мой взгляд, кто-то намеренно игнорирует определенные факты в угоду своим предпочтениям. Что крайне опасно.

— Думаю, факты игнорирует именно Филдинг. Возможно, умышленно.

— Господи, Бентон. Джек, конечно, не ангел, но…

— Или же дело в обычной небрежности. Либо одно, либо другое. — У Бентона определенно что-то на уме. — Послушай. За последние шесть месяцев ты сделала все, что могла.

— Что ты имеешь в виду? — Я знаю, что он имеет в виду. То, чего я больше всего боялась все те дни, что находилась в отъезде.

— Помнишь те давние времена, когда Джек был твоим заместителем в Ричмонде? — Бентон подходит к черте, за которой начинается запретная зона, хотя, возможно, и не знает об этом. — С первого дня он не мог работать с детьми, как ты сама только что сказала. Как только поступал ребенок, Джек подавался в бега и не появлялся порой целыми днями. Ты ездила по городу, пыталась его найти, заходила к нему домой, наведывалась в его любимые бары, в спортзал, в этот чертов клуб тхеквондо, а он тем временем напивался до бесчувствия или избивал кого-нибудь до полусмерти. Работать с мертвыми детьми никому удовольствия не доставляет, но у Джека с этим была настоящая проблема.

Еще тогда мне следовало убедить Филдинга сменить специализацию, заняться хирургической патологией, перейти в лабораторию. Но вместо этого я наставляла его и всячески поддерживала.

— Однако же от дела Марка Бишопа он отказываться не стал, — говорит Бентон, — хотя мог бы передать его кому-то другому. Надеюсь, он по крайней мере не солгал вдобавок ко всему прочему. — Но я знаю, Бентон думает, что Филдинг врет.

— К чему прочему? — Смотрю в зеркало. Почему Марино висит у нас на бампере?

— Надеюсь, он не следует чьей-то подсказке и не говорит о пневмомолотке, сам не веря в эту версию. — У Бентона получается смотреть в зеркало, не поворачивая головы. Привычка, выработанная в те годы, когда он работал под прикрытием и постоянно был настороже.

— Чьей подсказке?

— Не знаю.

— А мне кажется, что знаешь. Но говорить не хочешь. — Выпытывать бесполезно. Если не говорит, значит, не может. Это началось двадцать лет назад, и с тех пор легче не стало.

— Полиция хочет побыстрее закрыть дело, здесь и думать нечего. Пневмомолоток их устраивает больше, потому что о нем упомянул в своем признании Джонни и потому что работать с ним легче, чем с обычным молотком. Я опасаюсь, что на Филдинга кто-то надавил.

— Так надавил или это только твои догадки?

— Я не исключаю того, что, может быть, как раз Джек и влияет на других, — говорит Бентон, выражая теперь свое собственное мнение.

— Хорошо бы Марино наконец отклеился. Эти его дурацкие фары только слепят. Что он вообще делает?

— Это не Марино. У «субурбана» другие фары и номерной знак впереди. У этого таблички нет. Машина либо из другого штата, где такая табличка необязательна, либо ее специально сняли или прикрыли чем-то.

Я оборачиваюсь, и свет бьет в глаза. Нас разделяет три-четыре корпуса, не больше.

— Может, кто-то пытается нас обойти, — вслух размышляю я.

— Давай посмотрим, хотя я так не думаю. — Бентон сбрасывает газ, и идущий за нами внедорожник делает то же самое. — Ну же, проезжай, — обращается Бентон к другому водителю и, повернувшись ко мне, добавляет: — Когда будет проезжать, постарайся рассмотреть его номер.

Мы почти остановились. Наш преследователь притормаживает, потом резко сдает назад, разворачивается и, набирая скорость, уносится в снежную ночь. Разобрать номер на заднем бампере мне не удается, как и вообще что-либо рассмотреть. Я лишь вижу, что автомобиль большой и темный.

— Зачем кому-то нас преследовать? — спрашиваю я, как будто Бентон может знать ответ.

— Понятия не имею.

— За нами следили. Это была именно слежка. Видимость плохая, вот они и держались поближе, чтобы не упустить, если мы вдруг свернем.

— Идиотов хватает. Какой-то особенной изобретательности я не заметил. Разве что он хотел, чтобы его заметили, или думал, что мы ничего не видим.

— Но кому это надо и зачем? Мы едем через пургу. Откуда он, черт возьми, взялся? С неба, что ли, свалился?

Бентон берет телефон и набирает номер.

— Ты где? — спрашивает он кого-то и после небольшой паузы добавляет: — Большой внедорожник, ксеноновые противотуманные фары, без номера впереди. Сидел у нас на хвосте. Точно. Развернулся и ушел. Да. Мимо тебя ничего такого не проскакивало? Странно. Должно быть, свернул. Ладно, если… Да. Спасибо.

Бентон кладет телефон на приборную доску.

— Марино. Отстает на пару минут. Люси идет за ним. А внедорожник исчез. Если за нами кто-то следит, то, скорее всего, должен повторить свою попытку, и тогда мы его вычислим. Если же он хотел просто попугать, то плохо нас знает.