Зофка в завершение встречи отбирает синюю тетрадь, вытаскивает из сумочки фотографию: стопки деревянных плашек. Снято сбоку. Видно, что в каждой деревяшке выдолблена полость, а в полость заложены бумаги и тетради. Видны корешки.

— Ну вот. В кутиях мы взяли и эту фотографию. Инвестировали средствы и заплатили. Думали передавать в издательствы. Патентовать сюжет для киноправ. Но вы сами и текстологию сделаете, и опубликуете, и запатентуете сюжет!

— Но почему я это должен покупать? Ведь все-таки я, Виктор Зиман, при рождении Жалусский, — наследник деда. Вы что, праводержателю его же собственный копирайт тем самым пытаетесь продать?

— А кто сказал, что продаем копирайт? Копирайт ваш. Запатентуйте киноправа, мы не патентовали! А бумаги куплены. И вы купите. Мы в них инвестировали средствы. Требуется затраты вернуть.

Виктор соображает. Не обойтись без консультации копирайтового адвоката. Мирей куда-то канула, как на грех. Подводит под монастырь.

У американских коллег, может, спрошу об адвокатах? Но поди еще дозвонись до Роберта или до Сэма Клопова. Вместе с компьютером я лишился и их номеров.

Теперь ждать, когда мы с ними увидимся. В «Арабелле», в четверг, не раньше.

Придется опять к Ульриху. Среди интерполовских друзей, пенсионеров, может, есть старенький адвокат по праву? Эх, другарей бы не спугнуть.

Ладно, скажу: «идет»?

Или нет, скажу: «обдумаю»?

— Так сколько у вас листов, сколько папок или тетрадей? И какую сумму вы хотите в компенсацию своих затрат?

Зофка и Чудомир переглянулись, оба явно робели переходить к итоговой фазе. Зофка даже как-то беспомощно обвела взглядом ресторан и сосредоточилась на разглядывании кофейных опивков на блюдце.

Украинки, как назло, клали скатерть на соседнем столе.

— Пупу мне, говорил, подарит, та ж у меня этой пупы вже повна шухляда.

Чудомир не стал обращать на них внимания, прокашлялся:

— Вот, передаю ксерокопии, всех тетрадей листы. Двадцать листов. Тетрадей шесть, вот, на смотр, смотря от моих рук. Двадцать тысяч долларов.

— Как, двадцать тысяч за вот эти шесть тетрадочек?

— Двадцать тысяч за каждую одну. Но есть бонус, отдельная папка. Если в покупе шесть тетрадей, даем еще папку с меморандумом. И с Плетнёвым. У вас право все взять по лучшей первой цене. Найс прайс.

Фу-ты ну-ты, важности сколько! Найс прайс! Какой аукцион на Жалусского может начинаться со ста двадцати тысяч? Кому эти бумажки вообще даром нужны, за исключением внука Жалусского? Сукины дети! Подлюги.

Ладно, мерси, до свидания. Ждите нашего скорого решения… До начала выставки, пробасил ему в спину космач, однако, желательно было бы получить ответ. Не то огласим аукцион. Вложились в поездку, сразу во Франкфурте аванс, чтобы (боже, ну и отребье!) расплатиться с накопившимися задолженностями. Ситуация в их агентстве далека от безмятежной. Они желали бы от Виктора в течение первого дня ярмарки, то есть не позднее среды, получить ответ и инкассировать первый чек.

— Ну а я смогу ответить вам, самое раннее, в четверг с утра.

Наконец расстаемся со стрекозой и с другом, обросшим шерстью. На здоровие? Ах, за здоровье. В общем, здоровеньки булы. Снова глубокий вдох. И только когда парочка, шагая походкой прекрасно поевших и выпивших, уже минут десять как покинула «Франкфуртер», Вика смекнул, что забыл спросить у другарей телефон.

М-м! Шантажисты, без понятия деловой этики. Что-то им, конечно, нужно будет швырнуть. Им невдомек, что в цивилизованном мире не принято обогащаться за счет коллег. Хотя какие они коллеги. Узурпаторы. Украли дедов дневник. Я его выкуплю.

В тетрадях — то, что я не имею права не уберечь. Не прочесть. Не знать.

В лифте Виктор на весу сортировал ксерокопии. Почерк все время меняет наклон, но везде — рука деда. Писано при разных освещениях, в разных местах. Чем попало, в любых условиях.

Вика вздрогнул и подскочил. Где он звонит, зараза, в каком кармане? Успел, перешарив и брюки и пиджак.

Ульрих.

Вика кратко резюмировал беседу с болгарами и добавил: про Лёдикино письмо, Ульрих, я снимаю перед тобой, честное слово, шляпу. Ты чистый Варнике. А вот что касается гэбэшной прослушки, болгары утверждают, что они ни при чем.

— Вот и я, пока бродил по горе… Сегодня я вовсю имел «грибное око». Три боровика, десяток «братьев боровика», четыре крупных кулемеля и чуть ли не ведро песчаников, доволен… Пришел к выводу, что не могла гэбэшная расшифровка попасть в болгарские руки. У болгар те бумаги, которые оставил твой дед. Которые дед собирался переправить маме во Францию.