– Чем он зарабатывает на жизнь?

– О, это сложный вопрос. – Господи, у него вообще есть работа?

– Он хорошо с тобой обращается?

– О, да. Очень. Он… хороший мужчина. – Который может оказаться совсем ненормальным. – Он заботиться обо мне.

– Знаешь, это важно. Твой отец… он всегда заботился обо мне и тебе…

– Я на самом деле сожалею по поводу вчерашней ночи.

Ее мама обхватила руками чашку и уставилась в пустоту. – Я думаю, это чудесно, что ты нашла кого-то. И то, что ты вернулась домой сегодня целой и невредимой.

О, черт… об этом она не подумала… что ее мать не просто сидит и ждет, но, вероятней всего, переживает ту ночь, когда сотрудники полиции пришли к ее парадной двери.

– Могу я кое-что спросить о папе? – внезапно спросила Мэлс.

– Да, конечно.

Черт, в голове не укладывалось, что она поднимала эту тему. – Он хорошо к тебе относился? Ведь его постоянно не было, верно? Вечно на работе.

Взгляд ее матери забегал. – Твой отец был очень предан этому городу. Работа была всем для него.

– А что насчет тебя? Куда вписывалась ты?

– О, ты меня знаешь, я не стремлюсь быть в центре внимания. Хочешь еще кофе?

– Нет, мне хватит.

Ее мама встала со своей чашкой, подошла к раковине и смыла несъеденные мюсли. – Так, что еще с твоим загадочным кавалером. Скажешь, как его зовут?

– Матиас.

– О, хорошее имя.

– У него амнезия. Он не может рассказать ничего, кроме своего имени.

Ее мама нахмурила брови, но без осуждения, беспокойства или злости. Просто спокойное принятие. – Я надеюсь, за ним следит хороший доктор

– Да, он был в реанимационном отделении. И он в порядке… память возвращается.

– Он живет здесь, в Колдвелле?

– Сейчас да. – Мэлс прокашлялась. – Знаешь, я бы хотела, чтобы вы познакомились.

Мама замерла у раковины. А потом быстро заморгала, будто с трудом сохраняла самообладание. – Это было бы… замечательно.

Мэлс кивнула, не зная, возможно ли это вообще. Но дело в том, что она так мало давала своей матери, и сейчас, Матиас был… по крайней мере, казался… большим событием в ее жизни.

Поэтому казалось подобающим рассказать о нем.

Хотя, блин, после всего этого времени, эта откровенность казалась странной и неловкой… межличностный эквивалент спортивного белья, брекетов или ученических прав.

Что более важно, до этого момента, этого утра, этой кухни Мэлс не осознавала, что выросла. Не сильно, на самом деле. После смерти отца она выпала из жизни во стольких смыслах, чувства ушли в регресс и глубоко спрятались за карьерными целями, что вылилось в болезненное недовольство абсолютно всем.

Матиас встряхнул ее.

Пробудил ее.

И ей не понравилось то, что она увидела в чертах лица своей матери.

– Да, – сказала она. – Я не знаю, как долго он задержится в городе… но я на самом деле хочу, чтобы ты познакомилась с ним.

Ее мама кивнула и, казалось, лишний раз вытерла столешницу. – Когда захочешь. Я всегда здесь.

Боже, это было правдой, не так ли?

И почему ей казалось, что это была ноша?

Мэлс подняла взгляд на электронные часы на плите и встала с кружкой в руке. – Думаю, мне пора собираться.

– Возьмешь мою машину сегодня?

– Знаешь… да, пожалуйста.

А сейчас ее мама по-настоящему улыбнулась, перманентная печаль, которая, казалась, была там всю вечность, исчезла с ее лица.

– И хорошо. Я хочу помочь тебе, чем угодно.

Мэлс замерла в арочном проеме в коридор. – Прости.

Ответная улыбка матери была не слабой, а понимающей. Ага. Она только сейчас осознала, насколько они разные… и она задумалась, почему перепутала последнее за первое.

– Мэлли, все нормально.

– Нет ничего нормального, – сказала Мэлс, отвернувшись и направившись к лестнице. – Совсем ничего.

***

Вообще говоря, Матиас был не в той ситуации, чтобы строить планы относительно ужина. Он просто не мог упустить шанс снова заполучить Мэлс в свою кровать – обнаженной.

Или на полу. У стены. Над раковиной.

Да где угодно.

Но дело в том, что ему пора шевелить ногами. Он засиделся в Колдвелле, на виду в этой гостинице… слишком близко к Мэлс.