Шрифт:
Что бы он не делал, все с песнями. То поет, то насвистывает. Любимая его песня «Ох, умру я, умру я похоронят меня и родные не узнают, где могила моя». Я сколько раз слышала, а на этот раз подошла. «Скажи, мой сыночек, где же ты умирать собираешься? Неужто мы не узнаем?» Он улыбнулся: «На все-то вы обращаете внимание. Просто это песня».
Толя уже шофер, его послали в Белово в командировку с автомашиной. Ему пришла повестка явиться в райвоенкомат. Я позвонила в автобазу. Его отозвали. Пошел в военкомат, ему сказали: «Получай расчет, через двенадцать дней возьмем». Получил расчет.
У меня был отпуск. Мы с Толей поехали в Тайгу. Сходили к моей маме. Заночевали у сестры Поли, сходили на могилку племянника. Толя еще говорил: «Рано ты, братеня, лег». Мы сфотографировались там. Вернулись домой, уже срок пришел. Он пошел в военкомат, там говорят: «Придет старший брат, тогда возьмем». Он с обидой: «Мама не против, я пойду со своим годом». Говорят: «Неси от матери ее согласие». Пришел, уговаривает. Написала я, что не возражаю. Ему сказали: «Жди, вызовем».
И пришла повестка тринадцатого августа 1967 года явиться в полной готовности. У Толяши уже отросли волосы, я говорю: надо остричь. Он говорит: опять вернут. Собрала я соседей, угощаю, а сама реву. Он подошел, смотрит своими открытыми глазами и с такой обидой: «Разве я в заключение иду, или воровать собрался? Я же иду выполнять свой долг. Вы же глупая, должны это понимать».
Я поцеловала его в щечку с мягким пушком. Он еще не брился. Сидели долго, потом Толя ушел к Наде.
Утром позавтракали и пошли на автобус. Приехали в военкомат. Там сказали: «Кто желает проводить, езжайте на вокзал». Нас было много. Приехали и долго ждали. Смотрим, идут и с песнями. Пока были далеко, я плакала, а как стали подходить, я утерлась и старалась держаться, чтоб не нервничать и не расстраивать его.
Дали команду попрощаться с провожающими. Он подошел и такой радостный: «Мамуля, милая, ведь я действительно поехал?» Я просила писать: «Помни, как мы ждали Володины письма. Так хоть ты был со мной. А сейчас я совсем одна». Он попросил не плакать, а взять путевку по возможности и подлечиться.
Поезд тронулся, он кричит: «Я поехал!» Я кричу: «Счастливо!» и больше сказать ничего не смогла, заревела навзрыд. Володя Разводов уговаривал, но я ревела, пока не выплакалась тогда. Пошла домой. Первые дни старалась больше быть в огороде.
Уже не плакала. Вспоминала, как он смотрел, когда я плакала. Решила: буду ждать писем.
Первое письмо пришло с Алтайского края. Их отправили на уборочную. Задумала я купить что-нибудь Володе, а на производстве путевка в санаторий горела. Меня вызвали и предложили: «Езжай в Усолье Сибирское, дом не убежит, оставь старушку и езжай». Восьмого октября я уже была в санатории. Весь сезон был хороший. Ни одного мороза. Дома остались племянница и друг Толяши. Получала письма от детей и из дому. Я никогда не отдыхала так. Ничего меня сильно не волновало. Я знала: Володя еще месяца два будет служить. Я от его командования получила благодарность за воспитание. Он был отличником.
Время шло быстро. Вот и 7 Ноября отпраздновали. Я работала. Смотрю, идут письма на Володю, а его дома все нет. Вот я к соседке: что мне думать? Та сразу: «Наверное у Марийки, а ты ревешь. Не реви, на днях приедет».
И точно. Вскоре появился. У меня и радость, и обида. Он сказал: «Много ребят было из Новокузнецка, поэтому я поехал туда». Форму снял со словами: «Надену, если еще вызовут». Я смотрю с недоумением. Он объяснил: «Я офицер запаса. Могут вызвать в крайности». Назавтра поехали в город, купили ему новый костюм, сорочки, а москвичку, сказал, поношу.
Я рада, что в доме не одна, а сын ходит мрачный. Не радует его ничего. Смотрю на него и без слов понимаю, что он уедет, а все же спрашиваю: «Куда думаешь на работу?» Вижу, что он места себе не находит. Он отвечает: «По-моему, вам понятно, что я здесь, а сердце мое там». «Так ты хорошо обдумай, ведь поедешь в чужую квартиру». — «Я заработаю свою». «А может, это временное увлечение? Смотри, сынок, не ошибись. Ты еще жизни не видел. Устройся, на Кедровский разрез. Походи, покрасуйся, а потом женишься». — «Милая мама, знаю, что не желаете мне плохого, но я не могу без нее». — «Тогда езжай, не томи свое сердце».
Он уехал, а мне снова места мало в доме: вроде я его проводила в бездну. Сестренка Тамара в выходной стала меня убеждать, что рано или поздно это должно быть. Я говорю: «Знаю, но чувствует мое сердце, не любовь потянула его туда, а сила какая-то».
Вскоре получила письмо с приглашением на свадьбу, Зная, что я все деньги на него потратила, он пишет: «С вас ничего не надо, но привезите баян».
Я пошла к сестре, она отказалась ехать. Поехала со мной племянница Тамара Евгеньевна. И, честно говорю, ехала я не на радость, а на горе. Плакала я горькими слезами. Моя кровиночка свадьбу играет в чужой квартире и среди чужих мне людей.
Еще горше стало, когда я услышала, как Марийка говорила своей крестной, что она в положении. Я поняла: вот почему спешила Марийка со свадьбой. И на вечеру рассказала одна особа, что ребенок будет не от Володи. Опять борюсь с собой. Лишь бы жили хорошо. Ребенок не помеха.
Володя вскоре пришел в отпуск. Мария в декрет. Приехали погостить, я написала Степану: приедем всей семьей.
Тридцатого июня 1968 года пошла с обеда на работу и сижу на улице с девчатами около лебедок. И вдруг заплакала. Они с недоумением: «Чего ты ревешь? Сын с женой в гости приехали, а ты уливаешься горькими слезами». Я говорю: «Девчонки, я сама не знаю, что со мной, но рвется сердце, сил нет. Сбегаю к сестре — уж не случилось ли там что?» Прибежала к Масленцовым — там Володя и Мария. Томочка стол накрывает. Володя сразу подошел с вопросом: «Что случилось?» Я говорю: «Не знаю, что случилось. Я места не нахожу». Побыла минут десять, побежала на работу. Вечером я пришла в двенадцать, они лежали. Я села на край койки к Володе, и мы наверное, часа два вспоминали Толяшу. Потом я их поцеловала, пошла к себе в спальню. Еще долго не могла уснуть. И вроде только задремала, как будильник зазвенел: мне с утра. Я написала, где что лежит, чтоб они готовили и ели. Началась погрузка, я пошла на ленту.