Шрифт:
— Когда ты теперь придешь?
Миши взглянул на него и хотел сказать, чтобы Орци приходил сам, но испугался, что тот и вправду придет, а это не разрешалось. Только к старшему по комнате могли приходить друзья, остальным было запрещено приглашать знакомых. Еще пропадет что-нибудь, если будут ходить посторонние.
Миши пожал плечами и опустил глаза. «Никогда!» — подумал он.
— Не знаю, — сказал он громко и крепко пожал Орци руку.
— Пока.
— Пока.
В этот момент вошла мать Орци, неся в руках маленький сверток.
— Что, Орци, убегает наш маленький друг? — смеясь сказала она. — А вот это возьми с собой, но разверни только в коллегии.
И она сунула ему в руки легкий сверток.
— Надеюсь, ты идешь домой?
— Нет.
— А куда же?
— Читать.
— Куда?
— Я каждый день в течение часа читаю вслух одному слепому старому господину.
— Да?
— Да.
Красивая белокурая дама с удивлением посмотрела на мальчика.
— А как же… Деньги он платит… или… — спросила она нерешительно.
— Конечно платит!.. Десять крейцеров!
— В месяц?
— В час.
— Вот как? В час…
Она с каким-то испугом посмотрела на маленького мальчика.
Этого еще никто не знал, он и в классе не посмел никому сказать, так что приятель его тоже был поражен.
— Слышишь, Орци? — проговорила мама и засмеялась, но по щеке ее катилась слеза.
Теперь маленький гимназист понимал, что на этот раз над ним не смеялись, и, дойдя до театра, все еще не переставал радоваться, что так удивил их.
Он снова вспомнил, что так и не поцеловал руку матери Орци, не посмел. Тете Терек и тете Вашархеи он всегда целовал руки, но такой благородной даме просто не отважился… Миши покраснел: что она теперь о нем подумает?
До пяти часов ему пришлось еще долго слоняться по улицам, зато многое удалось продумать. Но вдруг ему вспомнилась эта светловолосая сероглазая девочка, и он, как заяц, пустился бежать, сам не зная куда.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Чем дальше Миши уходил от дома Орци, тем сильнее росло в нем какое-то беспокойство. Когда он подошел к ратуше, лицо его так пылало, словно он сидел у огня. Он чувствовал себя униженным, маленьким, испытывал жгучий стыд. Что за глупость — не поцеловать руку… уйти… И еще эта светловолосая… Сейчас там все говорят о нем… Рассказывают ей, как он вошел и вместо того, чтобы поздороваться, стоял, прислонившись к косяку, и звал: «Орци… Орци…» Да еще сказал, что Орци поколотили…
Ущемленное самолюбие Миши защищал теперь тем, что свою обиду вымещал на приятеле: «Ну и хвастун!.. Подумаешь, его комната!.. У них есть Петёфи!..» Это ему особенно не нравилось: Орци так хвастал, что у них, мол, Петёфи, да еще полное собрание сочинений, будто у других нет…
Но это было только злорадство, от которого не проходила краска стыда, ведь сейчас они говорят о нем, и Орци высмеивает его перед девочкой. А рассмешить он умеет! Как смешно он подражает учителю пения, когда тот, размахивая рукой в белой перчатке, в такт приговаривает: «Пвошу вас, пвошу вас…»
Миши мчался сам не зная куда: над ним сейчас смеются, он удрал от девчонок, у него нет куницы или как ее там называл Орци…
Сейчас только четыре часа, к старому господину идти рано. Спокойно можно было остаться у Орци еще на три четверти часа — а Орци теперь все про него расскажет… А когда она взглянула на него, глаза у нее были такие серые… Но почему такие большие?
Он снова бросился бежать и всякий раз, когда вспоминал о девочке, мчался словно сумасшедший. И только когда у него окончательно перехватило дыхание, опомнился и начал размышлять спокойнее.
— Ты куда летишь? — окликнул его вдруг Ланг.
Миши страшно смутился и, пробежав еще несколько шагов, остановился: откуда здесь Ланг?
— К господину Дерешу, — выпалил он.
— К Дерешу?
— Да.
Они глядели друг другу в глаза: Ланг всегда так смотрел, будто хотел дать пощечину, но на этот раз и Миши ответил таким же взглядом.
Ланг внимательно его оглядел — костюм, ботинки, шляпу, казалось, хотел спросить, зачем ему к Дерешу, но передумал. Он был скверным учеником, и разговоры о преподавателях не доставляли ему удовольствия.