В полных воды траншеях, где находились одновременно живые и мертвые, нарушались все табу, и индийцы постоянно ритуально загрязнялись. «Части человеческих существ» [1518] были везде, обеспечивая пир для миллионов огромных крыс, которые бегали по всему, даже по лицу генерала сэра Джеймса Уилкокса, командующего индийскими дивизиями, когда он спал в землянке: «Я подпрыгнул, словно по мне выстрелили, и в результате ударился головой о деревянную подпорку» [1519] .

И ничто не могло сравниться с самим объемом бойни. Один стрелок из числа гарвалов писал: «Когда мы добрались до их траншей, мы использовали штыки и кхукри. Кровь лилась такими по- токами, что мы не могли узнать лиц друг друга; вся земля была покрыта кровью. Лежали горы человеческих голов, некоторые солдаты лишились ног, другие были разрезаны на две части, некоторые остались без кистей рук, другие — без глаз» [1520] .

Немцы отвечали убийственным огнем, превращая Нев-Шапель в «печь» [1521] , а Ло — в ад. Индийские войска сжимались под ливнем металла, как «нищие в сезон муссонов» [1522] . Когда использовали отравляющий газ, некоторые поддались панике и с криками побежали прочь. «Мы приехали в ад!» — орали они [1523] . «Это не война, — писал один пенджабец, знакомый с пророчествами эпоса «Махабхарата». — Это конец света» [1524] .

Моральный дух все время слабел — началась эпидемия нанесения ран самим себе, по большей части — в левую руку. Моральный дух сипаев упал больше, чем у других, поскольку их не отправляли домой в отпуск. Раненых перевозили в Брайтон-Павильон, который превратили в госпиталь для индусов, несмотря на их беспокойство о «возможной встрече» с британскими женщинами [1525] . Здесь, по разным отчетам, за ними или ухаживали, как за цветами, или относились, как к осужденным.

По мере удлинения списков жертв, множилось количество дезертиров. Хотя старшие офицеры в подчинении генерала Уилкокса были некомпетентны даже по обычным стандартам штабных офицеров, смерть такого количества младших британских офицеров подорвала волю индусов к сопротивлению. Более того, индийские офицеры не имели престижа для обеспечения эффективного командования. Это положение дел было вызвано расовыми предрассудками, но винили в нем расовую неполноценность. «Индус просто не готов и не способен вести своих людей против европейцев, — писал Уилкокс. — Он может возглавить атаку или прикрыть отступление, но если ему требуется думать, он терпит крах» [1526] .

Однако сипаи много думали о том, что их используют в качестве пушечного мяса для защиты империи, которая покорила их собственный народ. И такие мысли способствовали недовольству, нарушениям дисциплины и даже отказом подчиняться и мятежами людей, чьи горизонты расширились благодаря европейскому опыту. Один сипай сказал британскому офицеру: «Если бы немцы объединились с нами, афридами, то мы могли бы разбить весь мир» [1527] . Другие отправляли домой бунтарские и подстрекательские письма. Иногда они были написаны шифром, чтобы обойти цензора — например, пули называли «дождем», а индийские войска «черным перцем». Иногда в этих посланиях содержаниях похабные оскорбления: англичан называли «сала». [«Сала» означает «зять» (муж сестры), но имеется в виду «тот, кто спит с сестрой». — Прим. авт.]

Ганди надеялся, что свобода Индии возникнет на полях брани во Франции, которые он помог заполнить «неукротимой армией сторонников автономии» [1528] . Но это был процесс зарождения и прорастания, а не революции. Кровь сипаев стала зерном независимости. Ничто, кроме пожертвования империей властью на Индостане, не могло компенсировать гибель множества людей на Западном фронте. Британцы будут давать так мало и так медленно, как только получится. Но они рассматривали уступки в качестве цены за сотрудничество, если не за верность и преданность. Когда Лахорскую и Меерутскую дивизии оттянули из Фландрии в 1915 г., солдат не отправили домой, «опасаясь беспорядков» [1529] .

Индийские войска требовались и в других местах, и они служили на многих театрах военных действий — полуострове Галлиполи, в Салониках, в различных частях Африки и Ближнего Востока. Их основным местом действия стала Месопотамия. Здесь почти 700 000 сипаев сражались с турками, хотя османский халиф, которого мусульмане считали тенью Аллаха на земле, объявил джихад против врагов-неверных. Но дезертирство, вдохновленное исламской верой, оказалось менее фатальным, чем поражения, вызванные британским неумением.

Для обеспечения поставок нефти из Месопотамии было достаточно удерживать регион вокруг Басры — грязного речного порта, про который один английский офицер сказал: «Этот город находится в шестидесяти милях вверх по мировому заднему проходу» [1530] . В дельте Тигра и Евфрата была такая влажность, что «казалось, будто сам воздух потеет» [1531] . Но в сравнении с раскаленной, словно печь, северной пустыней, это зеленое место рядом с Персидским заливом, с виноградниками, гранатовыми и фиговыми деревьями вполне могло считаться (что и заявлялось согласно религиозной традиции) райским садом. Особенно привлекательными оказались миллионы финиковых пальм с бороздками в форме ромбов на стволах, золотыми гроздьями фруктов и зелеными ветвями с листьями, шелестящими на легком ветру.