Субконтинент Индостан был побежден одним ударом. Такой оказалась компенсация за потерю американских колоний. Она вдохновила британцев сделать большие приобретения в Азии.

В действительности, Индию подрывали на протяжении нескольких поколений. Ее убеждали, завлекали и втягивали в сотрудничество, не имея никакого централизованного плана. Зачастую это делалось по инициативе людей на местах. Такая работа радикально отличалась от строительства империи, которое применялось в Америке. Это стало новой моделью, подходившей для регионов, которые считались негостеприимными к европейским колонистам.

Британская власть в Индии больше основывалась на покорении и завоевании, а не на заселении и колонизации. Как и в случае Римской империи, британские «раджи» основывали господство на силе оружия. Как сказал лорд Брис, управление носило «постоянный милитаристский характер» [207] . Атмосфера оказалась пропитанной порохом. Маленькая белая община стала гарнизоном, прекрасно осознававшим, что завоеванное мечом может оказаться и потерянным под мечом.

Весьма фантастической выглядит история «Ост-Индийской компании». Кто бы мог подумать в канун нового 1600 г., что королева начнет наступление на границы Империи моголов.

Империя являлась символом могущества, величия и великолепия. Двор был самопровозглашенным раем драгоценных камней, шелков, духов, одалисок, слоновой кости и павлиньих перьев. Английские гости чувствовали себя униженными такой роскошью. Когда «Джон-компани» (как ее прозвали) подарила императору Джахангиру (чье имя означает «покоритель мира») [208] карету, он приказал заменить все металлические части серебряными и золотыми.

Города моголов были больше и красивее Лондона и Парижа. Купцы оказались богаче банкиров из Гамбурга и Кадиса. Производители хлопка одевали большую часть Африки и Азии, а количество населения империи (сто миллионов человек) соответствовало числу европейцев. Слоновья кавалерия могла бы напугать Ганнибала, а артиллерия вызвала бы благоговейный трепет у Людовика XIV. Более того, XVII век стал золотым для искусства, поэзии, живописи и архитектуры моголов.

Во время правления Аурангзеба, падишаха с оттопыренным железным пальцем на руке, посвятившего свою жизнь конфликтам, великолепное имперское здание разрослось до предела. После его смерти в 1707 г. империя раздробилась.

Преемники Аурангзеба или занимались борьбой за власть, или, как презрительно выразился Маколей, «бесцельно прожигали жизнь, пожевывая бандж (гашиш), лаская наложниц и слушая шутов» [209] .

Внутренние восстания происходили в Уде, Майсуре и других местах. В это же время маратхи, союз воинственных кланов, базирующихся в Пуне, несли разрушения на огромные участки центральной части Индии, забираясь довольно далеко — вплоть до британского торгового поста в Калькутте.

Иностранные захватчики тоже нанесли урон. В 1739 г. персы разграбили Дели, в 1756 г. это проделали афганцы. Первые унесли золотой трон великих моголов и бриллиант «Кох-и-нор» («Гора Света»), а также трофеи на сумму в миллиард рупий. Вторые насиловали и убивали в невообразимых масштабах.

Британия и Франция, чьи враждебные действия затронули Индию, использовали беспорядки, обострив их. Они формировали союзы с местными правителями и все больше сражались за политические, а не только за коммерческие интересы. Эти цели сложно переплетались, поскольку, в соответствии с меркантильной традицией того времени, богатство являлось кристаллизованной властью.

Деньгами, полученными от торговли, платили местным войскам (сипаям), чтобы захватить территорию, которая давала налоговые поступления, а заодно и возможности для дальнейшего наращивания прибыли и завоеваний. У британцев это получалось лучше, чем у французов, поскольку у них были более талантливые военачальники и сильный военно-морской флот.

Несмотря на все свое имперское видение и дипломатическое мастерство, Франсуа Дюпле, французский губернатор, не отличался смелостью. Он избегал выстрелов, считая, что спокойствие необходимо для деятельности его ума. Зато Роберт Клайв, сильный, грубый и бесцеремонный чиновник, который появился, словно английский конкистадор, оказался человеком действия. В нем соединялись ужасающая энергия и самоубийственная смелость. Приступы активности Клайва становились такими яростными, что похоже, они стали причиной нервного расстройства. Он успокаивал себя опиумом.

Хотя Клайв не говорил ни на одном из индийских языков, он завоевал преданность сипаев при помощи безжалостного динамизма и гипнотической харизмы. Этот человек оказался мастером того, что сам однажды определил как «хитрость, сутяжничество, интриги, политика и еще Бог знает что» [210] .

В 1757 г. Клайв нанес поражение огромной армии союзника Франции по имени Сираджа-уд-Даула (что означает «светильник государства»), наваба (губернатора) Бенгалии, использовав и взятки, и силу. Британцы посадили марионетку на трон Бенгалии и через четыре года подавили сопротивление французов.

Любопытно, что вскоре слово «наваб» превратилось в «набоб», и стало использоваться для описания британцев, которые сколотили состояние в Индии.

Клайв заявил, что стал соответствовать собственному девизу: «Primis in Indis» — «Первый в Индии». (Правда, один директор «Ост-Индийской компании» спросил, на самом ли деле отец Клайва являлся баронетом).

Претензии оказались преждевременными. Несмотря на убеждения и настоятельные просьбы Клайва, «Ост-Индийская компания» беспокоилась за торговлю, а не за империю. Как и британское правительство, компания не хотела взваливать на себя административное бремя управления Бенгалией. Этот отказ означал катастрофу для самой богатой провинции Индии — плодородной аллювиальной долины, омываемой Гангом и Брахмапутрой, которую моголы называли «раем на земле» [211] .