В мае 1943 г. после неосознанного затягивания и раскачивания британцы решили ввести полное внутреннее самоуправление после прекращения военных действий.

Еще одна комиссия (под руководством лорда Соулбери) подтвердила это предложение в 1945 г. Оно определенно не удовлетворило цейлонцев, которые также хотели получить контроль над обороной и международной политикой. Сенаньяке сказал Министерству по делам колоний, что его страна «напоминает корову, привязанную к дереву веревкой. Длинная веревка лучше, чем короткая, но все равно сохраняются ограничения» [2551] .

Это был захватывающий образ. Но Сенанаяке использовал заместителя ректора Цейлонского университета Айвора Дженнингса для более сложного, современного и искушенного представления дела. Дженнингс согласился, что Цейлон, в то время самая процветающая страна в Азии, готов для статуса доминиона, как главнейшая колония Великобритании. Он также составил проект конституции в вестминстерском стиле, которая пыталась защитить цейлонские меньшинства. «Отсутствие ответственности способствует безответственности» [2552] , — предупреждал Дженнингс. Если вскоре не появится несущее ответственность правительство, Цейлон станет подобным Индии во враждебности к Британии.

Но вместо требований или угроз в манере Аун Сана, Сенанаяке принял программу Соулбери в качестве моста к свободе. Сам Соулбери вместе с новым губернатором сэром Генри Муром помог Цейлону его перейти. Мур сказал Министерству по делам колоний, что ему предоставляется «золотая возможность, используя немного смелости теперь, сделать щедрый и добровольный жест по отношению к Цейлону». Он добавил, что народ Цейлона напоминает ирландцев: «Будет трагедией повторять на Цейлоне колоссальные ошибки, которые мы сделали в Ирландии».

Он верил, что верность Цейлона короне должна быть обеспечена и, как он мудро объявил, «если дать слишком много слишком быстро, то это окажется более мудрым, чем если дать слишком мало слишком поздно» [2553] .

На само Министерство по делам колоний произвела впечатление сила характера Сенанаяке, искреннее стремление к цели и враждебность к коммунизму. Официальные лица ожидали скользкого и хитрого политика, и потеплели, увидев «грубого и прямого фермера с чувством юмора» [2554] .

Но всего этого оказалось бы недостаточно, если бы за остров не вступился Аун Сан. Аргумент был очень простым: Великобритания едва ли может предоставить полную независимость Бирме, наградив страну, которая сражалась за Японию, и одновременно отказать Цейлону, наказав страну, которая оставалась верной союзникам.

Лейбористский министр по делам колоний Артур Крич Джонс принял эту логику, но опасался обвинений в том, что он «проматывает империю» [2555] . Поэтому министр утверждал: Цейлон, политически стабильный и стратегически жизненно важный, является «особым случаем». Джонс особо подчеркивал, что остров не теряют в результате произвольного принятия решения, он присоединяется к Содружеству, исполняя долгосрочный план развития.

Еще искреннее Джонс заявлял, что членство Цейлона в Содружестве продемонстрирует, что статус доминиона не ограничивается белыми. Как надеялось Министерство по делам колоний, это покажет, что дни Британской империи не сочтены, а Содружество — это «не просто отсвет после заката, заканчивающийся тьмой» [2556] . Наоборот, оно становилось средством сохранения британского присутствия без необходимости нести на себе груз командования. Это был союз сердец, как давно предсказывалось в отчете Дарема.

Министры-социалисты агрессивно оспаривали вопрос. «Если бы Черчилль был у власти, то он бы потерял империю, как Георг III потерял тринадцать колоний. Цель лейбористов — спасти империю. Это будет достигнуто путем предоставления колониям самоуправления» [2557] .

Поэтому, проследовав по пути переговоров, усыпанному цветами, Сенанаяке смог повести свою страну к свободе. Как писала одна цейлонская газета, рано утром 4 февраля 1948 г. стали звонить колокола и послышался барабанный бой, чтобы разбудить людей от «сонного рабства» [2558] .

* * *

В Малайе народ, который чужеземные хозяева часто считали мягким и ленивым, судя по всему, наслаждался сонливостью до Второй Мировой войны. Здесь, как и на Цейлоне, общество скреплялось почтением. Но британцы находчиво и ловко стали союзниками малайского высшего класса. Колониальные чиновники правили, а местные особы королевской крови царствовали. И одни, и другие лелеяли «миф о том, что султаны все еще независимы». Так они поддерживали традиции верности среди преимущественно сельских малайцев. Зато китайцы (примерно половина пятимиллионного населения) поддерживали имперскую власть, которая их защищала.