— Хорошее дело, не тяните с ним. Свадьбу вашу я оплачу. Только напомните мне.

Легко быть щедрым, если это не стоит тебе ни копейки.

Жена Потапова как раз проходила мимо.

— А подарок на свадьбу с меня, — кивнула она.

Прошла неделя. Каждый день утром Дальский выезжал по делам Потапова. Сидел в офисе, который занимал огромное современное здание со стенами из синего стекла, в кабинете, иногда решал какие-то вопросы, которые до него уже решили специально обученные люди, — к нему приходили лишь за утверждением. Поприсутствовал на заседании Совета директоров. Слушал обращенные к нему доклады, кивал головой, а когда спрашивали его совета, отвечал: «Вопрос — не принципиальный. В конце концов, вы все получаете приличное жалованье как раз за то, чтобы у меня не болела голова из-за таких пустяков».

Как-то он зашел в огромную служебную столовую и встал в общую очередь, зная, что пару раз так поступал и сам Потапов. Но люди все равно напряглись и пытались пропустить его вперед. Но он достоял честно, а потом сидел один за столом, поглощая густой борщ и котлету по-киевски. Когда заканчивал трапезу, на стул рядом опустилась девушка, поставив перед собой какой-то салатик. В огромном зале сразу стало тихо.

— Максим Михайлович, я из финансового департамента, из отдела внутреннего аудита, — едва слышно заговорила незнакомка. — У меня больная мать, я попросила материальную помощь, чтобы оплатить операцию, но мне было отказано.

— Как фамилия начальника?

— Петров, — почти шепотом произнесла девушка.

Дальский вынул из пластиковой салфетницы мягкий прямоугольничек, достал из внутреннего кармана ручку «Монблан» с золотым пером и написал на салфетке: «Петров, давайте поможем!» И поставил подпись Потапова.

Подделывать подпись олигарха он научился. А все остальное — не важно. Главное, что это произошло на глазах у всех. Протянул салфетку с резолюцией девушке, и та сразу стала пунцовой. Алексей поднялся, он не хотел видеть, как просительница закусила дрожащие губы, чтобы не расплакаться. Сказал негромко:

— Приятного аппетита. А маме вашей — успешной операции.

Он шел к выходу и слышал, как шлепают в тишине подошвы его ботинок по кафельной плитке пола.

В тот же день дублер олигарха выступил на открытии детской больницы, строительство которой спонсировал Потапов. Перерезал красную ленточку и произнес короткую речь, но собравшиеся аплодировали очень долго. Все происходящее снимали камеры телевидения.

Германа Владимировича он видел раза два всего, но звонил тот постоянно. Вечером главный телохранитель обязательно комментировал то, что Алексей делал днем. Однажды позвонил и Максим Михайлович.

— Я начинаю вас уважать, — сказал он, — рад, что мы в вас не ошиблись. За аудиторшу отдельное спасибо. Прекрасный пиар! На следующей неделе в «Аргументах» будет большая статья о благотворительности в России, и в ней наряду с рассказом о том, какую материальную выгоду для себя извлекают учредители разных фондов, приведут в пример Потапова, который скромно, без фондов и помпы, помогает несчастным. Кстати, вы не подстригались еще?

— Да я вроде совсем недавно был в салоне…

— Ну, и прекрасно. Завтра вечером домой не спешите, я заеду туда сам. Аня меня подстрижет, я поужинаю дома и снова исчезну.

— Значит, могу вечером перекусить в другом месте?

— Естественно.

— А в театр сходить?

Повисла пауза. Видимо, Потапов не знал, что ответить.

А потом в трубке прозвучал голос Германа Владимировича:

— В какой еще театр? Зачем тебе это нужно?

И снова наступила пауза. Вероятно, Максим Михайлович давал указания.

— Хорошо, можешь и в театре посидеть, — согласился главный хранитель олигархического тела. — В своем бывшем, разумеется. Но не смей ни с кем общаться. С тобой охрана пойдет. Появишься сразу после начала спектакля, в антракте не выходишь никуда, сидеть будешь в ложе Максима Михайловича.

— Я в курсе, — согласился Дальский.

В тот вечер в очередной раз представляли постановку про ту самую скромную, красивую и одинокую. Алексей сидел в ложе, прикрытый со всех сторон мощными телами охранников, и ждал своего выхода, то есть появления на сцене пьяного гаишника. Когда на сцену вышел Карнович, ему стало весело. Вадик, пошатываясь, подошел к столу, на котором стояли бутафорские праздничные угощения, и водрузил на середину бутылку виски. А рядом положил свой жезл. Потом отвинтил крышечку, обвел глазами стол в поисках достойной посуды, взял в руку рюмку, оглядел ее — мелковата. Вернул обратно, взял другую. Но и та не подошла. Тогда Карнович приложился к горлышку. Это было что-то новое. Дальский играл роль иначе. Но удивило другое: Вадим, отхлебнув, поморщился и занюхал якобы виски рукавом форменной куртки. Зная друга, Алексей понял, что в бутылке отнюдь не холодный чай.

— Эх, — громко произнес Вадим и по-цыгански подергал плечами, — нет у нас с тобой будущего, Аня… У меня сегодня эти самые… как их… права отобрали.

Карнович безбожно перевирал текст. Но зрители смотрели и слушали его бред, затаив дыхание. Дальский глянул в зал и увидел подругу Карновича Лику, сидящую на откидном стульчике. Судя по всему, Вадик провел ее по контрамарке. Лика сопереживала, прижав к щекам свои ладошки.

— Но свою палку… то есть… как его… жезл я не отдам никому! — Карнович поднял жезл и долбанул им по столешнице.