То, что у горничной оказалась своя личная жизнь, в которой для ее работодателя не находится места, было вполне допустимым и естественным. Но то, что об этой ее жизни ничего неизвестно Дальскому, бесило его. Нет, не то чтобы бесило, но сидело гвоздем в сердце. Конечно, можно было бы встретиться с Аней где-нибудь подальше от резиденции олигарха и, разумеется, не у метро, поговорить о чем-нибудь, не связанном с выполнением ее обязанностей по уборке дома. Однако как сделать так, чтобы разговор этот стал доверительным и не походил на беседу большого начальника с подчиненной, Алексей не знал. И с каждым днем это неведение точило его душу все больше и больше.

Выход, конечно, имелся: достаточно попросить Викентия Андреевича навести справки, и тот со всем рвением выполнил бы приказание. Только Дальскому не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался об его интересе к девушке. Хотя пусть догадываются, лишь бы не поняли, что он ее любит.

Любит? А ведь и правда любит… Однажды осознав это, Алексей очень удивился. Надо же, ведь с его теперешними возможностями он мог бы закрутить роман с любой красавицей, которых в Москве немало. Да и Москвой можно было бы не ограничиваться. А он выбрал незаметную и тихую Аню, вечно таскающую за собой пылесос.

Когда пришла к нему любовь, актер уже не мог вспомнить, и теперь ему казалось, что полюбил Аню с первого взгляда. Честно говоря, подобное едва ли возможно, но это уже не важно. Главное — то, о чем мечталось так долго, наконец-то случилось. И мучается он теперь не столько от безответной любви, сколько от ревности. Понимание этого пришло как-то ночью, когда Дальский, лежа в постели, вспоминал свой разговор с Аней возле станции метро и то, как неуклюже полез к ней со своим нелепым поцелуем. Вспомнил — и стало стыдно. А в мозгу прокрутилась мысль: вот еще, не успел стать принцем, а уже на Золушек потянуло. Он даже произнес последнюю фразу вслух, пытаясь обмануть чувства, и сердце защемило от радостного предчувствия непонятно чего.

Тогда Алексей вылез из постели, не накинув халата, прошелся по апартаментам, в очередной раз оглядывая комнаты чужого дома и понимая, что и шелковая пижама на нем — чужая, и запахи вокруг тоже ему не принадлежат. Потом, оказавшись в гостиной, взял чужую бутылку виски, наполнил бокал, выпил в два глотка и наполнил снова. Но пить не стал, а закурил, думая о том, что ждет его.

Размышлял, конечно, об этом и раньше, и даже слишком часто. Рассчитывал поработать Потаповым месяца три или чуть больше, а теперь, кажется, застрял в чужой шкуре надолго. Ну, тут, разумеется, есть свои преимущества: деньги, власть, уважение многих людей. Впрочем, ненависть еще большего количества. Но от их ненависти лично ему — ни жарко, ни холодно. Не считая, конечно, возможных покушений. Однако ведь неплохо сидеть и дома, в окружении охраны, а если выбираться куда-то, то как бы спонтанно, не ставя в известность никого вокруг. Дом, понятно, чужой, но он привыкнет к нему, как уже начал привыкать к роскоши. Пока Алексей здесь, рядом будет Аня. А потом, если ему уж очень захочется вернуться в свою собственную жизнь, можно придумать, как это сделать, не теряя ее общества. Кажется, девушка посоветовала ему стать таким же, как все. Но, с другой стороны, вдруг, если он выполнит ее пожелание, Аня потеряет к нему всякий интерес? А интерес у нее, кажется, все же есть… Так стоит ли рисковать?

Утром Алексей позвонил Федотову и сказал, что отдохнет какое-то время. И вообще, мол, теперь он намерен поменьше заниматься делами, ведь есть новый председатель правления, которому можно доверять…

Федотов промолчал.

— Так можно или нет? — переспросил Дальский.

— Конечно, мне можно доверять! — поспешил ответить Федотов. — Разве я когда подводил вас?

— Ну, вот и славненько, — согласился Алексей.

Ему очень хотелось поговорить с кем-то, посоветоваться, но не с Федотовым же беседовать. И тогда Дальский отправился к Вадиму.

Карнович, облаченный в отутюженные костюмные брюки и новую рубашку, открыл дверь. Посмотрел на крепких ребят, стоящих у окна на лестничной площадке и старательно изображающих посторонних, случайно зашедших в подъезд, после чего пропустил друга в квартиру.

— Странные люди появляются в нашем доме, — шепнул он Алексею едва слышно, чтобы слова не пробились через створку к находящимся на лестничной площадке, — уже который раз подобный сходняк наблюдаю. Может, в полицию сообщить, чтобы порядок навели?

— Не надо, — покачал головой Дальский, — кто знает, откуда эти ребята.

— Ну, да, — согласился Вадим.

Проводил гостя на кухню, а войдя следом, плотно прикрыл дверь.

— Ты прав, не стоит рисковать. В конце концов, не шумят, водку не пьют…

— Ты куда-то собрался? — поинтересовался Алексей, оглядев Карновича.

Тот не ответил на вопрос, заговорил о другом:

— Вчера ездили с Ликой к ее матери — знакомиться. Засиделись допоздна.

— Жениться надумал? — обрадовался Дальский. — Давно пора.

— Полгода уж знакомы, — кивнул Вадик, — а мне, как ты знаешь, не семнадцать лет.

— Как будущая теща отнеслась к тому, что у нее в зятьях будет…

Алексей хотел сказать «немолодой человек», но не успел, потому что Карнович замахал руками.

— Обрадовалась, разумеется. Спросила только, насколько у меня серьезные чувства, ведь я такой известный артист. Она, как оказалось, уже трижды приходила в театр, чтобы меня в роли Кречинского увидеть. Теперь вот за дочку радуется. А про то, что я старше Лики почти на тридцать лет, и не догадывается.