– Вы должны были предупредить! – не унималась Гальская. – Расставить знаки! Обозначить границу…

– Даже гаишники знаки вешают!

– Ремонтники…

– Беспредел…

– Ироды! Душегубцы!

– Вас предупредили, – сказал ангел.

Его услышали. Даже врачи, даже пожарные на другом краю затора.

– Никто в эти дни не покинет город и не войдет в него.

– Убийцы!

– Какие они ангелы?! Сволота адова!

– Будьте вы прокляты!

Из опрокинувшегося вверх колесами, покореженного «Лексуса» раздавались мерные удары. Кто-то был жив и пытался выбраться. «Почему он не разобьет стекло? – подумал Барташов. – Почему не зовет на помощь? Может, у него шок? Или привык рассчитывать только на себя?» Размышляя над этим, он отвернулся от ангела и направился к «Лексусу». Через пару минут дверца сдалась и с жалобным скрежетом распахнулась.

Хорошо, что он прихватил монтировку. Без нее бы не справился.

– Это не ангелы!

– А кто?

Очкарик взял паузу. Он держал ее, эту паузу, синюю птицу счастья, крепко и бережно. Сегодня был звездный час очкарика. Тощий, как жердь, ботан, мишень для насмешек одноклассников, вытянул козырную карту и не спешил зайти с нее.

Пусть помучаются.

– Конь в пальто, – хмыкнул конопатый верзила Синицын.

На дурака зашикали.

– Дед Пихто, – упорствовал Синицын.

Дураку пригрозили воздействием. Дурак принял стойку каратиста и взмахнул кулаками. Кулаки были что надо; стойка – так себе.

– Уймись, – велела первая красавица Макуха.

Синицын унялся. Перечить Макухе он не рисковал. Первая красавица могла растрезвонить всем желающим, что Синицын не умеет целоваться. Тут каратэ не обойдешься.

– Кто, Боря? – спросила Макуха. – Ну говори же, кто?

– Инопланетяне, – выдохнул очкарик Боря.

– Фу, – надула губки красавица. – Глупо…

– Точно, инопланетяне, – заторопился очкарик. Звездный час превращался в минуту, если не в секунду, и Боря готов был растянуть время любой ценой. – Я в книжке читал. У Кинга, и этого, Маккаммона…

– Макхренона, – сострил Синицын.

Никто не засмеялся. Пожалуй, никто и не услышал.

– У Кинга город накрыли куполом, – Боря развел руками, изображая купол. – И у Маккаммона в «Кусаке». Ни въехать, ни выехать, как у нас. С той стороны и армия, и полиция, и журналисты – никак. Хоть на танке ломись.

– На вертолете? – спросил Николай Акимович, полковник в отставке.

Николай Акимович выгуливал правнука. Правнук, бутуз двух лет от роду, жался к ноге полковника. Глаза мальчишки блестели, как две маслины. Они были похожи, старик и ребенок: плотные, краснощекие, серьезные.

– И на вертолете, – кивнул Боря.

– Я на «крокодиле» летал, – сказал Николай Акимович. – На двадцать четверке. Нас из Ашхабада перебросили, в июне 80-го. Мы Гору Воров брали, под Файзабадом…

– Гора Воров? – не понял Боря. – Это как в фэнтези?

– Ага. Сперва «Град», а мы – по ночам. Чистая фэнтези…

– На «вертушке», – поправил верзила Синицын.

– Что?

– Надо говорить: летал на «вертушке».

– Почему?

– Так правильно. Я в интернете видел.

Николай Акимович не ответил.

Сигналя, на улицу въехала цистерна с питьевой водой. Шофер долго разворачивался, втискиваясь между синей «девяткой» и «Audi Sportback». Наконец ему удалось встать так, чтобы осталось место для разливочного столика. К цистерне потянулся народ, держа в руках пластиковые бутыли. Все молчали. Казалось, заговорить – означает пропасть.

Одно лишнее слово, и небо упадет на землю.

– Ну вот, – Боря привстал, желая вернуть себе внимание публики. – Кусака под землей спрятался, а город накрыл куполом. Он ловил звездную революционерку, а она в нашей девчонке пряталась. В штатовской, то есть. Кусака людей хватал, собак. Он из них монстров делал.

– Тут станешь монстрой, – вздохнула бухгалтер Фрайман. – Тут крокодилой станешь. И без твоего Кусаки. Ой, мама моя, мама, что из нас жизнь делает…

Она раскрыла складной стульчик и села поближе к Боре. Клубок, спицы – недовязанный носок двинулся к своему завершению. У бухгалтера Фрайман было много родственников, нуждающихся в теплых носках.

– Человеком надо быть, – возразил Николай Акимович.

– Вот и будь, – отмахнулась Фрайман. – Давай, Боренька, дальше…

Красавица Макуха наклонилась к очкарику: