– Б-блин! Темно, как у негра в жопе…

– Витюль, у тебя зажигалка есть?

Вспыхнул огонек. Его заслонила чья-то спина.

– Давай-давай-давай!

– Даю…

– Набирай, не тормози!

Вскоре богатыри выбрались на улицу. Раздувшись, как сытый удав, сумка оттягивала плечо Алеши Поповича. У дылды-Муромца из карманов, грозя вывалиться, торчали бутылки грузинского коньяка. Еще три он нес в руках: пару «Гринвичей» в шуйце, импортный пузырь в деснице. Добрыня тащил пакет, из которого выглядывали пивные горлышки. Под мышкой запасливый Добрыня зажал кирпич. «Пригодится!» – читалось на его лице.

– Шо тут у нас?

Муромец воздвигся под фонарем. Развернул пузырь этикеткой к себе:

– Стра… Страшила! Точно, «Страшила»!

– Шо за «Страшила»? – Попович сгорал от любопытства.

– Вискарь, вроде…

– Давай-давай-давай!

– Не гони. Уроню, побью добро…

Пузырь откочевал к Поповичу. В отличие от Муромца, руки у него были свободны. Чпокнув, пробка отправилась в ночь. Чернявый жадно припал к «Страшиле».

– Ыгль! – булькнул он спустя минуту. – Самогон!

– Много ты понима…

Не договорив, Муромец присосался к пузырю.

– Круто! Я, блин, Уокер.

– Кто?

– Уокер. Техасский рейнджер…

– Кокер ты, – буркнул Добрыня. – Спаниель.

– Зацени!

Добрыня аккуратно поставил под фонарь пакет с добычей. Рядом, с другой стороны столба, он положил кирпич.

– Вы чего творите?! Чего творите, уроды?!

На углу, под тополями, замершими в оцепенении, объявилось привидение. Горестно всплеснув руками, оно мотыльком потянулось на свет – и обрело материальность. Глеб Яковлевич Бледных, член Союза театральных деятелей, в парусиновых брюках и льняной рубашке; картина «Три богатыря и театральный деятель в белом».

Белила, тушь, виски; битое стекло.

– Все зашибись! – осклабился Попович. – Глотни, брат…

– Не наглотались еще? Не наглотались?!

– Хлебай, говорю. Поправь нервы…

– Из-за вас! Из-за таких, как вы!

– Не понял…

– Уроды! Из-за вас!..

С неожиданной резвостью Глеб Яковлевич подскочил к Поповичу и заехал тому кулаком в ухо. Попович взмахнул руками, оступился, зацепившись за бордюр. С размаху чернявый сел на землю. В сумке жалобно задребезжало; кажется, даже разбилось.

– Ни хрена себе!

– Ну, козёл!

Ответный удар Муромца расквасил Глебу Яковлевичу нос. Брызнула кровь, пятная лицо и рубашку. Глеб Яковлевич отступил, зажав нос ладонью. Темные капли набухали меж пальцев, срывались вниз.

– Уроды! – хлюпнул он.

– Козёл! Вали отсюда!

Попович, сидя на земле, отчаянно тряс головой. Он словно пытался вытрясти из уха поселившийся там звон. Добрыня глянул на агрессора, на бутылку, которую успел взять у Муромца. Пристроив пузырь рядом с кирпичом, он шагнул к Глебу Яковлевичу, ухватил того поперек туловища и подмышку – и, молодецки крякнув, швырнул через бедро.

Глеб Яковлевич грохнулся со всего маху. Спиной, так что дух вышибло. Он засипел, пытаясь глотнуть воздуха, и получил ногой по ребрам от Поповича.

– Урою! Урою, козлина!

Очухавшийся Попович петухом наскакивал на врага, скорчившегося на земле. Пинал его раз, другой, и вновь отпрыгивал.

– Урою!

– Да ладно, хорош…

– Хорош, – согласился Попович.

Он отошел, ковыряя пальцем в ухе. Зубами сорвал пробку с пива:

– Вот! Совсем другое дело! Эй, козел, пивка хошь?

Глеб Яковлевич, хрипя, полз прочь.

– Все путем, брат, – Попович догнал его, помог сесть, придержал под локоть. – Ну, помахались. Ты мне, мы тебе… Проехали. Давай-давай-давай!

Словно под гипнозом, Глеб Яковлевич взял пиво. Отхлебнул, закашлялся. Пена текла ему на грудь. Попович заменил пиво на вскрытую Муромцем бутылку «Гринвича». Глеб Яковлевич отхлебнул веселее.

– Вот это по-нашему! Дай я…

Отобрав коньяк, Попович сделал изрядный глоток. Сел рядом, приобняв за плечи недавнего врага. Белая одежда Глеба Яковлевича была грязно-серой от пыли. По рубашке расплылись бурые пятна. Он запрокинул голову, пытаясь унять идущую носом кровь. Извлек из кармана мятый платок, морщась, приложил к ноздрям. Подошел Муромец, сел с другой стороны:

– А не хрен было на нас гнать. Чего это сразу: из-за нас?

– Ы-ы, – простонал Глеб Яковлевич.

– Нашел крайних! Мы что, хуже всех? Вот и не хрен было…

– Из-за пидоров, – хмуро заявил Добрыня. – Из-за них все.

Он вернулся за «Страшилой» и подытожил, как гвоздь забил:

– А мы – не пидоры.

И уселся напротив.

– Вздрогнули?

– Прямо тут?

– А шо? Нормально!

– А не заметут?

– Давай-давай-давай!

– Ну, чтоб нашли! – внезапно провозгласил Глеб Яковлевич.