Вспомнить, нельзя забыть
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ЯПОНСКИЙ ШПИОН

«Будь ты проклят от моего смирения!»

Слова Пaтpиapxa Гермогена

изменнику — интервенционисту Михайле Салтыкову.

Пусть ненавидят. Жизнь моя полна. В Стране Больших Сердец я рождена. Ее враги — мои враги всегда, Ее беда — моя беда. Вчера предатель подходил к окну, Продавший Бога, душу и страну, Ту самую страну, в которой он, Как милый сын, когда-то был рожден. Нашептывал он черный ряд угроз, Но на его предательский вопрос, О самом главном, о таком больном — О сумрачном Отечестве моем, Надменно я ответила ему: (К несчастью или к счастью своему?) «Враги Отечества — мои враги всегда, И Русская беда — моя беда!» И продал он мои слова врагам. Сочтемся с ним потом, не здесь, а там, В той закаленной бурями стране, Где он умрет, где жить придется мне! 23 июля 1935 г.

ГОЛГОФА ПАТРИОТА

Приходят люди, пугают «букой», Шепчут, делают «страшные» глаза… Отравляют жизнь трусливой скукой… И выгнать этих людей нельзя… Я только крепче сжимаю зубы И стараюсь руками не коснуться их. Говорю с ними спокойно и грубо, И они злятся от слов моих. Злятся оттого, что они неправы, Оттого, что не могут стойкими быть. И стараются страхом, как отравой, Крепость души моей сокрушить. Близкие мои на меня восстали В эти, и без того тяжелые, дни… От тревоги за меня они устали, И «спокойно пожить» хотят они. И я ухожу от злых разговоров К иконам, к знаменам, к портретам Вождей! А ночью во сне приходит Суворов И учит меня не бояться людей. Он учит меня не кланяться пуле, Отражать атаки со всех сторон. Он учит меня стоять в карауле На страже державных Русских знамен! 28 февраля 1935 г.

КРЫЛОМ ОБ РЕШЕТКУ?

После горя такого не нужно душе тишины. Убежать от себя, чтоб не думать об этом ночами… Чем заранее знать, что тебя обвинят без вины, Лучше чувствовать смерть каждый день, каждый час за плечами. Вихрем сделать бы жизнь! Или просто в горячем бою Вдруг, раскинувши руки, упасть… И расстаться навеки С этой жизнью чудесной, которую страстно люблю; Чтоб расстаться с мечтой о живом и родном человеке. Если жить суждено, то попробуем попросту Только б яркость души не растратить с жить, пустыми в пустую. Но кому же поверить и прошлое как позабыть? Где найти эту жизнь, словно утро и детство, простую? Вновь не верить себе и себя самого проверять? А не верить другим — это всех неприкаянных участь… Вновь чужие слова безнадежно — мертво повторять? Ждать чудес от людей, неустанно сомненьями мучась? А к великой Стране, где нашелся бы сердцу простор, — Ни единой тропы… Даже узенькой тропки над бездной! И немыслимо вынести этот последний позор: Доживать, догнивать, так бессмысленно и бесполезно… И, жалея себя, сил своих бесполезный расцвет В этом городе злом, с неизбывной тоскою о чуде, — Вдруг кого-то спросить: «неужели же выхода нет Ты скажи, где они, настоящее русские люди? Где такие слова, от которых растаял бы лед? Где такие слова, от которых бы стало теплее?» Хорошо бы узнать, что тебя кто-то любит и ждет, Хорошо бы понять, что тебя кто-то близкий жалеет… А возможно ли это без Родины и без угла? И в России немыслимо это, там люди чужие… Ничего то, душа, ты сегодня решить не могла, И тобой не разгадана эта загадка — Р О С С И Я! 1935 г.

ОТВЕТ НА ВСЕ

«Враги России — коммунисты и интервенты, а не «советские» и не эмигранты.

Спасти России могут только Русские».

Комитет Действия РФО.

Мне дороги и те и эти… Ничьим не буду палачом. Ни перед кем на этом свете Не виновата я ни в чем. Мне кто-то сильный и крылатый Дал право мучиться и петь. И песнями я так богата, Что все могу перетерпеть: И злобу красной чрезвычайки И подлость «ниппонских» зверей! Нет места нынче белой чайке У берегов родных морей… Опасность — это та стихия, В которой дух мой расцветал. Во мне твой звонкий сплав, Россия, И революции металл! От красных я не жду пощады, От «белых» — радости не жду. Моей душе Россию надо! Она зовет. И я иду… И, в Бога веруя по-детски, Как жизнь, я Родину люблю! На «эмигрантов» и «советских» — Родных и русских не делю. Родные мне и те и эти. Ничьим не буду палачом. Ни перед кем на этом свете Не виновата я ни в чем… 1935 г.

БЕССТРАШНЫЕ ЛЮДИ

Посвящаю людям разных убеждений, но в час опасности

для России оказавшимся прежде всего Русскими:

А. Н. Покровскому, Д. Н. Долматову и Н. Н. Горчакову.

(Аресты Русских в Маньчжуго в 1935 г.)

Нынче я, волнуясь и тоскуя, Запрещаю сердцу говорить, Потому что надо жизнь плохую Перестроить и перекроить. Только разум жесткий и холодный Все пути пройденные сочтет. Враг чужой и враг неблагородный В нас любовь к России не убьет! День за днем к чудесной нашей цели: К Родине, к победе и мечте. Каждый час у злобы на прицеле — В бедности, в работе, в простоте. Обыск. Арест. Все обыкновенно. Так же, как у красных в те года… В Харбине в те дни нас незабвенно Породнила русская беда. На допрос японский злобный «кто ты?» Их ответы: (что найдешь ясней?) «Не чужой страны мы патриоты, Патриоты Родины СВОЕЙ!» Их ответ (не красных и не белых) Русских героических людей: «Мы не станем помогать разделу НЕДЕЛИМОЙ Родины своей». Рождаются тьмой и тревогой они, Бесстрашные люди в трусливые дни. Когда забиваются в норы кроты. Когда часовые бросают посты, Когда побежденный врагом офицер В плену победившим сдает револьвер, — Тогда нашу гордость спасают они, Бесстрашные люди в трусливые дни! Приходят они, чтоб узлы развязать, Упрямое, смелое слово сказать; Слова у них прежние, гордые есть: «Достоинство, долг, самолюбие, честь!» А дума их краше и песен и слов: «За верность России на гибель готов»… Мужчины и воины! Их имена В историю подвигов впишет страна! И о том, что есть такие люди С русской неподкупною душой, Женщина взволнованная будет Говорить потом Стране большой: «От Камчатки и до Петрограда О героях слушай, молодежь!.. Как они, любить Россию надо, Для которой ты сейчас растешь», Женщина, удерживая слезы, Скажет, вспомнив бывшее давно: «Верным быть России… под угрозой… Это, ведь, не каждому дано». Пусть потом больной и старой буду (Всякому болезнь и смерть грозят), Но об этих людях на забуду, Потому что их забыть Нельзя! 18 января 1936 г.

С ЭШАФОТА (В японской тюрьме)

«День меркнет, приходит ночная пора, Скрипят у застенка ворота… Заплечные входят опять мастера, Опять началася работа»…

А. Толстой.

Никем не защищенную — колоть, Ничем не огражденную — ударить! Живую душу, душу, а не плоть Пытаются унизить и состарить… В их лица, заостренные враждой, Смотрю недоуменно и устало. Враги, я так пришиблена бедой, Что даже плакать нынче перестала. И под осенним ветром и дождем, Все так же прямо, к той же самой цели, — Иду! Еще немного подождем, Не все еще мы здесь перетерпели. Друзья, нас мало. Тяжко нынче нам. Но нарастает, крепнет возмущенье… Молчу и удивляюсь этим дням И моему не — женскому мученью. И, как Остап, когда свершалась казнь, Кричал отцу: «ты слышишь?» — так же ныне Кричим и мы. Не боль и не боязнь, А гордость и призыв звенит в пустыне! А эти строки, как сквозь зубы стон, Как тихий крик прощальный с эшафота… Палач подходит ближе… Нынче он Похвастает Отчетливой работой. Покатится немая голова Под восклицанья зрителей глухие. С губ остывающих Предсмертные слова, Остапа крик: «Ты слышишь ли, Россия»? 14 октября 1935 г. Харбин

ОДИН ИЗ РУССКИХ

Оцепили и дом и ограду. И, неслышно взойдя на крыльцо, В дверь стучали ружейным прикладом К человеку с упрямым лицом. Человека искали, который Будет ночью сегодня убит. В окнах спущены белые шторы, Дом, как будто бы, накрепко спит. В темном доме бесшумна тревога… Сиплым голосом гибель кричит: — Не твоя ли там смерть у порога В дверь ружейным прикладом стучит? — Дом, как будто бы, накрепко спит… Ветер выл над заброшенным садом. Дверь взломали! Под грохот стрельбы Человек, не искавший пощады, Шел путем одинокой борьбы. Он прорвался. И трупы лежали На земле перед старым крыльцом. Упустили. Ушел. Не догнали Человека с упрямым лицом! Улыбнусь темноте и крыльцу: Бог помог храбрецу!.. 1935 г.

БЕГСТВО ИЗ «МАНЬЧЖУГО»

Из железных пут, из плена, Из страны, где жжет измена Верных Родине людей, Из тюрьмы — бежать! Скорей! Хорошо на пароходе Плыть из сумрака к свободе В край, который называем Вольным городом Шанхаем. Здравствуй, эмигрантский рай, Гордый каменный Шанхай! Вспомнив черные минуты, Улыбаюсь я кому-то Ободряюще и нежно. Море милое безбрежно, — Словно боль моя в груди, Словно воля впереди! Неизвестность не пугает. Будет жизнь совсем другая, Может быть, еще труднее, Может быть, еще больнее; Все же будет труд не тот, Все же эта боль пройдет. За кормой полоска пены… От шпионов, от измены — Вдаль на белом пароход? К русской верности, к свободе!.. 3 января 1936. «Дайрен-Мару».