Вспомнить, нельзя забыть
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

МИР МОЙ

Перелистывать страницы Жизни. И грустить над ней. И смотреть пытливо в лица Окружающих людей. И, отыскивая взглядом То, что нужно в людях мне, — Вдаль идти с судьбою рядом В одинокой тишине. Пусть незримые оковы Охватили кисти рук. Пусть еще я не готова К отречению, мой друг… Город. Вечер. Звон трамвая. Еду. Думаю. Молчу. Хорошо, что я живая, Хорошо, что жить хочу! Быть покорной не умею, И обиду не прощу! Но кого-то пожалею И о ком-то погрущу… В сердце — ненависть и нежность От людей, а не от книг. Путь мой — Русская безбрежность. Мир мой — светел и велик! 11 октября 1934 г.

ВЕРУЮ, ГОСПОДИ!

Водопадом страшной силы Мчится жизнь с крутых высот. Эту силу я любила Схватит, скрутит, понесет! Понесет, прервет дыханье… Захлестнет большой волной! Гнев борьбы и боль страданья Рядом, около, со мной… Рядом берег, рядом люди. Зубы стиснуты. Молчу. Мысль одна в мозгу — о чуде! Божьей помощи хочу! Мысль одна в душе — о Боге, Верю, все увидит Он. В буре, в горе и тревоге Слышит каждый тихий стон. Исступленной этой верой, Верой прадедов родных, — Озарю в работе серой Монотонность дней моих. Водопадом страшной силы Мчится жизнь с крутых высот. Ненавидела… Любила… Тяжко станет Бог спасет!

НАД БИБЛИЕЙ

Солнце в старой Библии багровое, Люди в ней суровы и просты. Об ушедшей жизни вечно-новое Шепчут пожелтевшие листы. Веруя в далекие пророчества, Легче жить в проклятые года. Господи, большое одиночество Дал Ты человеку навсегда! Льнешь душой несчастной и заброшенной К человеку милому и вдруг Узнаешь, что был ты гость непрошенный, Нежеланный и докучный друг. Чувствовала в жизни не однажды я Темную пустыню и откол, Как душа покинутая каждая, От которой близкий отошел. За покорность огненным пророчествам И за то, что все враги для всех, И за это злое одиночество Мне простится ненависти грех. Солнце в старой Библии багровое, Люди в ней суровы и просты. Об ушедшей жизни вечно-новое Шепчут пожелтевшие листы… 23 июля 1935 г.

ЖАННА Д'АРК

Пастушка из безвестного села. Вдруг славу полководца обрела! За Францию! Войска родной земли Воспрянули. Поверили. Пошли. Обветренная девичья рука Сжимала нервно пальцы вкруг древка. И знамя, трепетавшее над ней, Шептало ей: иди, ты всех сильней… Вздымалась ввысь со знаменем рука, И шли за ней бестрепетно войска. Внушая страх мифический врагу, Она не знала слова: «не могу». Воительница! Вождь народных сил! Ее на подвиг Бог благословил! От девичьей недрогнувшей руки Бежали иноземные полки! Не сказка, не легенда и не миф. Она жила. Души ее порыв, Победа и трагический конец Создали ей немеркнущий венец. Мы будем помнить о тебе века, Недрогнувшая девичья рука! 27 октября 1934 г.

РУССКАЯ МУЗА

У нынешней Музы и голос глухой, И крылья измяты в тетушках. Поет она грустно о жизни плохой: О тифе, о бегстве, о пушках. О залитых кровью Иркутских снегах, О трупах, в оврагах забытых. О гневе народном, о бешеных днях, О раненых, пленных, убитых… У нынешней Музы от пыток болят Ночами и руки и ноги. Пытали: зачем оглянулась назад В последней, прощальной дороге? В солдатской шинели, с гранатой в руке, С лицом, потемневшим от дыма, Простуженным голосом, в гневной тоске Ты пела о крае любимом. Охрипший в походах твой голос глухой Я слышу, скорей, чем другие. Суровые песни о жизни плохой, О белой и красной России! Зачем ты бродила, дичая, в лесу С повстанческим грозным отрядом, Студеным ветрам отдавая красу, Боям и опасностям рада? Ты пулей пробитым, измятым крылом Солдатской коснулась гармони: Запела гармонь о великом былом… Заслушались люди и кони. Гармоника пела о прежних боях За славу Великой Державы! И вспыхнуло снова в усталых сердцах Дерзание будущей славы! А годы проходят. А годы прошли… И люди забыли о многом, Вдали от единственной милой земли, В житье и пустом и убогом. И люди сказали: зачем ты в крови Все бродишь с ружьем и гранатой? Мы очень устали… Спой нам о любви, О розах, как пела когда-то. Так люди сказали. Внезапно на них Взглянула ты злыми глазами. Потом среди этих навеки чужих Заплакала злыми слезами… Ты вытерла рваным своим рукавом Случайные слезы. И снова Запела о долге, о дне роковом, О доле простой и суровой. 23 февраля 1935 г.

СИБИРЬ

Уходит за «поскотину» Веселая гурьба. У запевалы голос то, Как в судный день труба! Гармошка стонет, жалуясь, Как человек, поет, О том, что чья-то молодость Напрасно пропадет. Как всхлипнула гармоника. Да как зашлась от слез… От ветра чуть колышется Пшеница и овес. Привольно за «поскотиной» Ватаге молодых, — Просторы наши Русские Раскинуты для них! Дубравы в ночи праздников Для молодой гульбы. Под картузами новыми Приспущены чубы. Кисеты шиты бисером. Цыгарок едкий дым. Горят глаза лукавые Задором молодым. Сыграй, сыграй, гармоника, Про молодость мою, Про серый дом бревенчатый. Стоявший на краю Той самой тихой улицы, Где милый проживал, Где хаживал, поглядывал. Да песней подзывал. В бору грибы да ягоды, В полях растут цветы, В глазах у русской девушки Всегда цветут мечты… А где тот домик серенький, «Крестовый» домик тот, И кто теперь в том домике Невесело живет? Сидит ли кто мечтательно Ночами у окна, Когда село окутают И мрак и тишина? И так же ли гармоника Рыдает и грустит? А может быть, молчит она, И… гармонист убит? Прокуковала вещая Кукушка мне о том, Что через год покину я Отцовский край и дом. Цыганка нагадала мне: «С иконкой на груди На чужедальнюю сторону Украдкой уходи»… Кукушке не поверила, Цыганку прогнала. Куда пойду из милого Веселого села? Гаданье-то цыганское Все через год сбылось: Бездомною кукушкою На свете жить пришлось. Сыграй, сыграй, гармоника, Про молодость мою. Сама я песен ласковых, Как прежде, не пою. Пусть гармонист расстрелянный Не снится мне весной; Пусть не шумит черемуха Чужбиной надо мной!.. 24 мая 1935 г.

В БАРНАУЛЕ

Это было в старом Барнауле. Правду всю скажу, не утаю; Это было там, где чья-то пуля Догоняла молодость мою. Серебром украшенная сбруя, Расписная золотом дуга… Там, у жизни милый час воруя, Мчались мы сквозь легкие снега. Чью-то душу ранили глубоко. Навсегда. Бессмысленно и зло… Под сосной сибирской одинокой Чье-то счастье снегом замело. Молодой и храбрый, не твое ли Счастье под сугробом снеговым? Не шатайся, не клонись от боли, — Нелегко в России молодым! Тяжело в России молодому С непокорной русскою душой! Никогда не жалуйся чужому, Что на свете жить нехорошо… Мчат по снегу кони вороные! Та дорога сердцу дорога… Крепости мелькают ледяные, Да летят сыпучие снега. Поворот. Знакомая дорожка. Городок, похожий на село… Сколько снегу под твое окошко Барнаульской вьюгой намело! Ты в дохе, накинутой на плечи, С побледневшим радостным лицом Синеглазой девушке навстречу Выходил поспешно на крыльцо. 19 февраля 1935 г.

СЛОВНО СОН…

В темный бор пойду я «по грибы», Туесок брусники наберу. От людей, от злобы, от борьбы Хорошо бы спрятаться в бору. На опушке пасечник живет, С золотыми пчелами дружит. В шалаше прохладно. Свежий мед В деревянной чашечке лежит. Хорошо с пшеничным калачом Вечерами чай пить у костра. Хорошо не думать ни о чем, Жить сегодня также как вчера. Только ночью, лежа в шалаше, Я боюсь, что сразу не уснешь, Снова город загудит в душе, До рассвета память не уймешь. Будут сниться городские сны О деньгах, о злобе, о борьбе, И на языке чужой страны Буду бредить, друг мой, о тебе. А проснусь уж солнышко взошло! Словно сон — чужие города. И скажу я деду: «все прошло. Я в России. Дома. Навсегда!» 4 августа 1936 г.