— Пан подполковник, — заикаясь, начал Валерек после долгой паузы, — из-за нескольких евреев…

— Как вам не стыдно! — Голос подполковника теперь звучал спокойно. — Вы запятнали мундир польского офицера. И как раз в то время, когда нам надо показать местному населению, кто мы такие.

— Они должны бояться нас, — более уверенно произнес Валерек.

— Э, глупый вы человек. Просто глупый. Что вы в этом понимаете? Как вы могли… Это ваши люди подожгли дом на площади?

— Мои.

— Зачем?

— Осмелюсь доложить, пан подполковник, что эти евреи, все как один, были большевиками.

— Откуда это вам известно?

— Все евреи — большевики.

Подполковник молча и внимательно посмотрел на Валерека, затем пожал плечами и как-то неопределенно заметил:

— Славно же вы начинаете…

Валерек почувствовал, что берет верх.

— Еще лучше закончим, — добавил он.

— Но-но-но! — жестом остановил его Мирский. — Бросьте ваши шуточки. Это у вас первый случай?

Валерек заколебался.

— Не первый, — выпалил он вдруг.

— По крайней мере, искренне. Значит, это система?

— Будто вы не знаете, пан подполковник, что делается в нашей армии!

— Знаю, знаю. — Мирский задумался. — Нужно уметь различать….

— Я в высокой политике не разбираюсь, — признался окончательно осмелевший Валерек. — Жид, он и есть жид, в морду его, и дело с концом.

— Пан поручик, — капитулируя, сказал подполковник Мирский, — поймите, по крайней мере, что сейчас мы не можем допускать погромов.

— Понимаю, — рассмеялся Валерек, — вы имеете в виду заграницу.

— Теперь уж не заграницу, — вздохнул подполковник, — а просто границу. Евреи — большая сила. Вам это известно?

— Не пойму я этого, пан подполковник. Как увижу жида, так руки чешутся. А с врагами нашими они всегда заодно.

— И они правы, — снова возвысил голос подполковник, — и они правы: если вы будете уничтожать их, то они, конечно, будут держаться тех, кто их не трогает. Неужели вы этого не понимаете?

— Не понимаю, пан подполковник, — нагло ответил Валерек.

Мирский махнул рукой.

— Из уважения к памяти вашего брата я пока что прекращаю дело, — сказал он, — но если вы еще раз позволите себе что-либо подобное, не миновать вам суда и пули в лоб. Надеюсь, понимаете? А теперь ступайте!

Валерек сделал поворот по уставу и направился к двери. Когда он был уже на пороге, подполковник окликнул его:

— Поручик Ройский!

Валерек обернулся.

— Слушаю!

— Поручик Ройский, — повторил подполковник Мирский, — при случае можете сказать своей матушке, что я знаю, где похоронен ваш брат. Быть может, она захочет когда-нибудь перевезти останки.

— Есть! — ответил Валерек, успевший уже надеть шапку.

Он взял под козырек и вышел на улицу. Только сейчас ему вспомнилась встреча с Горбалем и его странная усмешка; очевидно, это Горбаль наболтал про него подполковнику.

— Холера, — выругался Валерек, — ну, я с ним посчитаюсь!

Весь день он разыскивал Горбаля, но встретил его только к вечеру в одном из домов на площади; к тому времени был выпит уже не один стаканчик, и под действием водки улетучилась злость и жажда мщения. Горбаль занимал комнату в доме местного врача. Он сидел за столом и пришивал к своему кителю серебряную пуговицу с «орликом». Валерек был уже изрядно пьян и полез обниматься.

— Стерва ты! — сказал он с запинкой, точь-в-точь как мать. — Пулю бы всадить тебе в башку. Убить, попросту убить, раздавить, как клопа…

— Осторожнее, у меня в руке иголка, — сказал актер, брезгливо отстраняя Валерека рукой.

— Но я не убью тебя, черт возьми, потому что люблю. Люблю тебя, Горбаль, как Ченстоховскую матерь божью.

Он потянулся своими красными губами к щеке Горбаля и звонко чмокнул его.

Горбаль немного побаивался Валерека. Вчера вечером тот вытворял очень опасные штуки и, даже учитывая фронтовую обстановку, позволил себе слишком много. Актер понимал, что Валереку ничего не стоит исполнить свою угрозу.

«Слава богу, что хоть водка смягчает его нрав», — подумал он.

— Н-нет, не убью, не убью, — повторял Валерек, — но все же ты сукин сын. Набрехал на меня в штабе, как пес, как пес…

Я знаю, ты с Мирским в дружбе. Друзья, значит, холера, штабной подполковник и актеришка, холера…

— Прошу тебя, — перебил его Горбаль, откусывая нитку, — пьян ты или не пьян, а язык не распускай. Я ведь тоже могу при случае в морду дать. Ручка у меня слава богу.

И он подсунул Валереку под самый нос здоровенный кулак, загорелый и волосатый.