Однако ни первый, ни второй броски цели не достигли. Абдаллах сматывал аркан для третьего броска, когда вдруг конь бандита перед ним с размаху грянулся о землю и бандит вылетел из седла. Абдаллах лишь на мгновение потерял его из виду, спрыгивая с коня, а когда кинулся к нему – тот уже стоял на ногах. По плечам его рассыпались пышные золотые волосы. Прихрамывая, он сделал несколько шагов навстречу Абдаллаху и упал...

.g».D:\TEXT\FOENIX\JANUCH\15.BMP»;3.0»;3.0»;

Он сразу узнал ее – она была так же хороша, словно и не было между ними этих долгих лет.

– Марица?! – охнул он...

А она не пожелала узнавать его! Она посмотрела в его лицо, вздрогнула, напряглась, а потом процедила:

– У меня был когда-то парень, его звали Живко... Но он был булгар, он был христианин, а здесь я вижу обрезанного турка...

Ему показалось, что теперь он, как за минуту перед тем она, с размаху грянулся оземь, даже в ушах зазвенело...

– Марица, это я! Это же я... – он повторил это несколько раз, словно став прежним пятнадцатилетним мальчишкой... Потом он услыхал себя со стороны, и понял, до чего нелепо это бормотание. «Я»... Что такое «я»? Поистине, «я» – это хаджаб, та преграда, которая каждого отделяет от мира – и от других людей. Нужно какое-то «мы»... «А помнишь, как мы бегали взапуски, и ты, чтобы быстрее бежать, ручонками задирала слишком длинную рубашонку, открывая белые стройные ножки», «а помнишь, мы разорили осиное гнездо и ты высасывала мне кровь и жало из укуса», «а помнишь, мы...»

Но язык почему-то не поворачивался сказать это.

Он не поворачивался это сказать, потому что его «я» не принадлежало теперь ему, а было частью могучей военной машины, надежно, с большим запасом прочности встроенной в эту машину частью. Это сразу поняла Марица – но Абдаллаху, чтобы понять, нужно было увидать себя и эту машину со стороны, извне, а он был внутри ее... Он видел только одно: произошла катастрофа. Не только с ней, но и с ним. Но в чем смысл катастрофы, постигшей его? Он лишь ощущал ее, как непосредственную данность, но в толк взять не мог... До сих пор мир был ясен, прост и логичен; он понимал в нем все; его рост по службе, большое число друзей, в том числе в очень высоких сферах, подтверждали верность и эффективность этого понимания. И вот одна из деталей мира – как оказалось, по-прежнему самая важная для него деталь – ни под каким видом в этот мир не желала укладываться...

Пока ум Абдаллаха был занят этой лихорадочной работой, его пальцы, руки и ноги привычно делали свое дело. Ноги подвели его к коню Марицы, а глаза и пальцы убедились, что конь на всем скаку попал правой передней ногой в нору тарбагана и сломал ее. Это означало для Марицы смерть, быструю и неотвратимую, ибо он не мог теперь ее просто отпустить, сказав, что не догнал. Он тупо смотрел на покрытые кровью ноги коня, и глаза его, пошарив вокруг, быстро нашли причину: высокие жесткие колючки с синеватыми шарами соцветий и длинными острыми сизоватыми шипами на листьях... Они ранили ноги коней на скаку. Если здесь в степи много таких колючек, нужно заказать серраджы чакшир на ноги для всех лошадей...

Нужно... Боже мой, разве это ему сейчас нужно? Ему нужно каким-то чехлом закрыть свое сердце от такого же острого шипа, медленно, с лютой болью входящего в него!

Практик до мозга костей, Абдаллах мгновенно нашел решение. Бойцы его десятка появятся на горизонте минут через десять-двенадцать, и тогда для нее все будет кончено. Но эти десять минут еще есть. Марица хромала, ушибив при падении плечо и колено, но ее кости были целы.

– Бери моего – и скачи! – воскликнул Абдаллах, все еще чувствовавший себя Живко. «Переседлать бы», – с тоской подумал он. Масть у лошадей была одна и та же, но Абдаллах понимал, что не сможет объяснить товарищам, откуда у него взялось чужое седло и куда исчезло его. Понимал он и то, что в этой путанице с седлами заключалась, скорее всего, его собственная смерть. Но переседлывать не было времени – к моменту, когда его ребята смогут их видеть, она должна быть достаточно далеко...

Она поглядела на него странным взглядом.

– Героем хочешь быть?

– Героем? – не понял он.

– Ты пришел сюда с этими истребить мой народ, но все же хочешь гордиться своим благородством, чувствовать себя героем... А я сумею тебе показать, что ты только жалкий раб у чужого племени, у арабов, с которыми ты идешь против своего народа...

«Она сама ищет смерти, – ахнул про себя Живко. – Это нужно было понять еще тогда, когда их отряд ринулся на верную смерть. Но почему? Ведь не смерть же он, на самом-то деле, привез сюда, нет...»

– Нет, не истребить! – заторопился он. – Почему ты говоришь – истребить? Поистине, я пришел сюда освободить мой народ! Наше знамя – не только ислам, но и туранджылык! Отсюда до Алтая – все это Туран, наша земля, наша единая родина. Страна сбросит гнет Генуи, она расцветет под новым управлением, подобно весеннему саду... Ислам открыт любому, и, поистине, он сам – подлинное открытие в понимании человеком себя и своего мира... Ты просто не знаешь ислама! Он открывает перед человеком новые возможности для работы и борьбы, радость строить новый мир, разумный, справедливый и счастливый...