— Это ваша любимая книга?

— Во всяком случае, не самая нелюбимая. Трудно быть довольным собой. Всегда есть лучший способ сказать что-то.

Питер махнул рукой, словно отбрасывая эту проблему и в то же время подчеркивая ее важность. Критические оценки качества и количества его произведений явно значили для него не больше, чем отдаленный звук в лесу. Судья был внутри, и судья этот был беспощаден.

Криста испытывала странное возбуждение. Она была здесь раньше, на книжной ярмарке в Майами, и память рисовала ее душе прекрасные образы и играла удивительную музыку.

— Что вы сейчас собираетесь делать? — неожиданно и почти гневно спросила она и вскинула руку, на которой были часы, словно хотела этим что-то сказать. — Вы не хотите пригласить меня на ленч?

Похоже, писатель искренне удивился. Он пристально посмотрел на нее, оценивая ее как личность, которую стоит или не стоит приглашать на ленч. Видно было, что ему «и хочется, и колется». В нем происходило просто какое-то раздвоение личности.

— Да! — выпалил вдруг Питер, не давая себе времени передумать.

— Отлично! Замечательно! Где? — не могла удержаться Криста. Она всегда отличалась напористостью. Облегчение охватило ее. Она хотела еще хоть какое-то время побыть с этим мужчиной. Ни о чем большем она пока не задумывалась.

— Бог ты мой! — выговорил он. — У меня ведь с собой нет ни денег, ни кредитной карточки.

— У меня есть. Я угощаю. Кроме всего прочего, вы позволили мне спасти вашу жизнь.

Криста просто не в силах была справиться с собой. Она испытывала слишком сильное желание пробиться сквозь его серьезность. Когда у нее вырвались эти слова, она мысленно замерла. Но он только засмеялся и снова посмотрел на нее, как смотрят и смотрели на нее все мужчины, но на этот раз она знала, что для нее это очень важно. Он разглядывал ее фигуру, ее груди, ее губы и волосы. Криста чувствовала, как согревает его ее теплота, как очаровывает его ее очарование, и Криста благодарила Господа Бога за все то, чем он одарил ее… А впереди предстоял ленч.

Она заплатила за его книги, и они вместе вышли на улицу. Летняя жара приняла их в свои влажные объятия.

— Вы знаете здесь подходящее место?

— Знаю кое-какие заведения.

Он зашагал быстро, ловко обходя туристов, и Криста поняла, что у него существует некое неписаное правило, запрещающее при ходьбе разговаривать. Потом они сели на мопед, но тоже в полном молчании. Вскоре они уже маневрировали между скоплениями машин, катили мимо рыбацких шхун и нарядных яхт в старой части Ки-Уэста. Полагающихся мотоциклистам шлемов у них, конечно, не было, и соленый бриз трепал волосы Кристы, напоминая о нереальности всего происходящего. Поначалу она старалась не держаться за него и пыталась усидеть на мотоцикле, как на брыкливой лошади, вцепившись руками в седло. Потом расслабилась и положила руки ему на бедра. И вот тут что-то произошло. Ее пальцы стали странным образом сверхчувствительны. Она ощутила упругость его поясницы. Его запах смешивался с запахами моря. Криста никогда прежде не испытывала такого прилива энергии. Эту энергию излучала его спина, обволакивая молодую женщину атмосферой напряженности. Он склонился над рулем мопеда, сосредоточившись на дороге. Но это был только мимолетный, проходной момент в его жизни. Вскоре этот момент останется позади, вместе с Кристой, и эта мысль рождала сожаление, столь же болезненное, как и другие, которые пережила Криста.

Неожиданно он свернул налево. Мопед пошел юзом и, взвизгнув шинами, остановился, оставив следы торможения у самой кромки воды. Питер обернулся, и на лице его была улыбка непослушного школьника.

«Ну вот! Я напугал вас! Разве не весело?» — говорила эта улыбка. Она не вызывала раздражения, а была очаровательна, поскольку исходила от него. Криста не чувствовала себя строгой родительницей. Она ощущала себя таким же ребенком. Теперь для нее не было загадкой, как он мог сочинить книгу вроде «Детской игры».

— Вот здесь мы и поедим.

Это был вовсе не ресторан, как она ожидала. Столики стояли под открытым небом, они выгорели под солнцем и были изрезаны ножами. Стулья выглядели так, словно ими били по головам. На них сидели люди, которые выглядели так, словно их били этими стульями. За полуразрушенной стойкой стояла сильно помятая жизнью барменша. Черная доска позади нее сообщала, что сегодняшний улов — морской окунь. Истрепанные непогодой веревки ограждали «ресторан». Лежали обломки бакенов, парочка старых якорей, висели рыбацкие сети — все это смахивало на декорации какой-то бродвейской постановки из жизни рыбаков. Но на самом деле все здесь было настоящим. Если бы постоянных клиентов бара алкоголь не лишил памяти, они могли бы поклясться в этом.

— Привет, Донна. Поздно легла вчера?

— Привет, Пит. Скорее рано. Во всяком случае, солнце уже взошло.

Пит? Такое сокращение его имени шокировало Кристу.

— Как окунь?

— Он чувствовал себя гораздо лучше в воде Гольфстрима в шесть часов утра.

— Выдави на него сок лайма и скажи Сету, чтобы не жалел чеснока. Нам две порции и две миски рыбной похлебки для начала. Бутылка охлажденного «Шардоне» — и мы приступим к делу.

Он обернулся к Кристе.

— Вы не возражаете, что я заказал и для вас?

— Великолепно. Это ведь ваш город.

Действительно, в некотором роде так оно и есть. Почему писатели так любят Ки-Уэст? Почему Питер Стайн, восьмой лауреат Пулитцеровской премии, живет здесь? Люди задумывались над этим. Здесь край света, место, окруженное водой, — фрейдистский символ подсознания. Может быть, здесь, в этой жаре, попахивающей сероводородом, легче рождаются идеи, подпитываемые атмосферой анархии, изолированностью этого места, где ближайший большой город — Гавана? Конечно, Питер Стайн живет здесь не из подражания. Не потому, что здесь жил Хемингуэй. Вокруг сидели люди, которые выглядели так, словно не умели читать. А в центре находился писатель, который подвинул ей стул с таким видом, словно это золотой трон. Над их головами носились чайки и пеликаны, в узком проливе, всего в нескольких футах от того места, где они сидели, маневрировало судно, и Криста Кенвуд не могла припомнить, когда она испытывала большее волнение.