— Взошло красное солнышко! — насмешливо отзывалась жена.

Через несколько минут из спальни снова доносился голос Ерванда Якулыча:

— Ну, и с этим делом покончили, жена…

Это означало, что Ерванд Якулович совершил одно из самых тяжелых дневных дел — без помощи жены умудрился натянуть брюки. Затем ему предстояло умыться и сесть за приготовленные госпожой Мартой яичницу, плов с цыпленком или арису [1] .

«Чтоб кусок застрял у тебя в горле, — изо дня в день, ставя перед мужем вкусные блюда, повторяла про себя жена. — Помер бы уж, что ли, дал мне несколько лет вдовой пожить…»

Эта жгучая ненависть к мужу родилась в ней давно, с того самого дня, когда прожигатель жизни и распутник, состоятельный делец Ерванд Варназов, ослепив своим богатством нищих родителей Марты, вырвал девушку из рук любимого человека и запер ее в золотой клетке.

Торговому дому Варназовых многие в городе завидовали. Завидовали люди и «счастью» Марты. Было время, когда все нити кожевенной и обувной торговли сходились в железной руке Варназова, и он умело управлялся с ними, как ловкий кучер управляется с вожжами.

Глядь — ослабил одну из вожжей, позволил лошадке, тряся гривой, побежать свободно, вообразить- что вот она, вольная началась жизнь, но тут вдруг так дернет, что бедное животное затанцует, закружится на месте и взовьется на дыбы. Но, ослабляя ли вожжи, или твердо собирая их в кулаке, Ерванд Якулыч не переставал удивляться.

— Забавная штука этот мир! — философствовал он. — Если человек подходит к тебе с требованием, то нужно ему так хвост подкрутить, чтоб он надолго страху набрался. Не то уподобишься Иисусу Христу и сам же распят будешь.

Много всяких забот тревожило Ерванда Якулыча, но самой большой его заботой был сын Сантур, или, как привыкли называть его в семье, — Сандик. Сандик, бросив школу, болтался без дела, бражничал, обманывал и обирал отца.

— И в кого только он такой уродился, в кого? — спрашивал отец у самого себя и добавлял сокрушенно: — Уж лучше мне было иметь осла, чем такого сына. На осле хоть деньги заработать можно.

Как ни старался Сандик прятать концы в воду, отец всегда узнавал о всех его проделках.

Ерванд Якулыч знал даже, что Сандик связался с шайкой головорезов и докатился до преступления. Они занимались тем, что похищали ночью, прямо из постели, какого-нибудь богатого человека, бросали его в темное и сырое, кишащее крысами подземелье, а потом требовали от семьи солидный выкуп.

Ерванд Якулыч знал все это, но молчал. Он боялся, как бы сын, разгневавшись, не сыграл подобную шутку с ним самим. Одна только мысль о темном подвале и крысах приводила Ерванда Якулыча в ужас. Поэтому, хочешь, не хочешь, ему приходилось выполнять все требования Сандика.

Однажды Сандику взбрело в голову завести собственный фаэтон, и как Ерванд Якулыч ни изворачивался, ему и тут пришлось пойти на уступки.

— Ну, послушай, сынок, что это тебе вдруг вздумалось? На что нам сейчас фаэтон? Если иметь фаэтон-маэтон, нужно иметь и лошадь-мошадь, а для лошади-мошади нужна конюшня-монюшня…

Сандик ничего не желал слушать.

— Все расходы, папа, — сказал он, хитро улыбаясь, — мы уменьшим вдвое: фаэтон купим, а «маэтона» не нужно, лошадь купим, а без «мошади» можно обойтись, без «монюшни» тоже; что же касается кучера, то не беспокойся, — править буду я сам. Договорились?.. Ведь я сократил твои расходы? Ну, как, купишь или не купишь?..

Услышав в голосе сына угрозу, Ерванд Якулыч задрожал. «Пропал…» Возражать не приходилось.

Неделю спустя Сандик восторженно рассказывал матери:

— Наша светлость, маманя, прикрепила фаэтон к ресторану «Миньон». Подается он к двум часам ночи, обслуживаю только господ офицеров и их холеных дамочек. Какие девочки, мм! Пальчики оближешь. Прямо ананасная клубника!

Клубника? Маленькая Лена, сестренка Сандика, клубнику просто обожает, и брата она поняла буквально.

— Что же ты мне не принес, Сандо? Какой нехороший…

Сандик рассмеялся, подхватил сестренку на руки, посадил на плечо и закружился с нею по комнате.

Марта до того устала от сына, что старалась о нем даже не говорить, а если о нем заговаривали другие, просто затыкала уши.

«До чего же ты докатишься?» — хмуро глядя на сына, думала она.

А Ерванда Якулыча, казалось, занимала теперь одна только мысль. Глядя на знакомых и родственников, он не переставал изумляться, как это люди, зная о неминуемой смерти, не подумают обо всем заранее, не подготовят себе достойного погребения?