Я знаю, что у вас есть семья, что вы очень любите свою жену и никогда бы не пожелали нарушить ваше семейное благополучие. Поэтому я ничего от вас не жду.

Но, спросите вы, зачем же, в таком случае, я пишу вам все это? Виноваты вы, вы сами мне подали повод. Я никогда бы не осмелилась об этом заговорить, не вмешайся вы так оскорбительно для меня в сердечные дела вашего друга.

Бог мой, как сложна жизнь, как полна противоречий. В то время, когда я, как пловец, затянутый в омут, так ждала вашего спасительного призыва, вы вдруг подходите ко мне со словами сочувствия кому-то другому. Попытайтесь-ка вы, с вашей трезвой головой, рассудить, каково мне это было. Я была оскорблена, оскорблена беспредельно. Собственно это и побудило меня вам написать.

Анна».

Получив письмо Анны, переданное ему Дусей, Микаэл, не читая, сунул его в карман: с фронта прибыл новый эшелон раненых, нужно было тотчас принять их, разместить, оказать первую помощь. Коридоры и проходы в палатах были заставлены койками. Для нескольких раненых пока не нашли места, и они лежали на носилках.

Всю ночь Микаэл был занят осмотром раненых и неотложными операциями.

Утром, сунув руку в карман за платком, он вынул вместе с платком и письмо, накануне врученное ему Дусей. На конверте не было ни адреса, ни имени.

Он вскрыл письмо, но читать его не было ни малейшей охоты: сказались усталость и бессонная ночь. Голова тупо ныла, глаза горели, точно присыпанные перцем.

Может быть, потому, прочитав первые строки письма, он ничего в них не понял. Показалось даже, что тут что-то совершенно к нему не относящееся, что письмо предназначено какому-то другому, неизвестному человеку. Глянул на подпись: «Анна». «А, — вспомнил он, — это от нее, от Анны, Дуся так и сказала. Но зачем же так длинно? И не лень было?.. Ах, женщины, женщины, не умеют они щадить чужого времени. Где бы сказать два слова, они начинают свой рассказ от Адама…»

Безучастно, просто из любопытства он пробежал еще несколько строк. Теперь смысл улавливался яснее. Кажется, опять излияния в благодарности, которые он столько раз слышал от своих больных и их близких, и опять, как всегда, преувеличения.

Но ведь здесь должен быть ответ на предложение капитана Варшамова? Письмо дочитано до конца, но Микаэл так и не нашел этого ответа.

Зачем же тогда она, черт возьми, все это пишет?.. Или он что-нибудь упустил? Однако перечитывать было некогда — в стенах военного госпиталя заботы и тревоги не переводились.

Бросив письмо в ящик стола, Микаэл вышел из кабинета, чтобы начать утренний обход. До самого вечера у него не выдалось ни одной свободной минуты.

Только поздней ночью, когда, растянувшись на своей холодной, жесткой койке, он закрыл глаза и собрался дать отдых усталому телу, ему вдруг вспомнилось письмо Анны. В самом деле, что ей было нужно, этой женщине?..

Он пожалел, что не взял письма с собой. Пожалуй, стоило прочитать его еще разок с начала до конца и попробовать разобраться в сути. Разве в его словах было что-нибудь оскорбительное, что потребовало таких длинных и утомительных мудрствований?

Микаэл невольно призадумался. На что, собственно, жаловалась Анна? На войну? На свою судьбу? На предложение капитана Варшамова? Нет, тут было что-то другое, от чего Микаэл упрямо, но безуспешно пытался отгородиться. Чем больше он думал, тем яснее становилось для него это «другое».

Сложна и непонятна жизнь. И еще сложнее и непонятнее душа человека.

«Что мне делать, я не могу сладить с собой! Вы мне стали нужны, как вода, как воздух…»

Она, ей-богу, сошла с ума, эта женщина!

Но, оказывается, целые строки ее письма запечатлелись у него в памяти!..

Через несколько минут он вспомнил и другие строки, те, в которых Анна освобождала его от необходимости ей ответить. Ну, и чертовщина!..

Мало-помалу Микаэл убедился, что при желании он может легко восстановить в памяти все письмо. Это было для него новостью, чем-то вроде находки. Вот, оказывается, какая у него память…

До сих пор Микаэл чтил всю жизнь только две святыни — науку и труд. Учиться без устали, беспрерывно, каждую минуту, учиться везде — у людей, у жизни, у книг. Трудиться с любовью, самоотверженно, с полной отдачей сил. Служение этим святыням занимало и поглощало не только все его время, но и все существо.

А сейчас?..

И откуда только взялась эта шальная женщина?., Как осмелилась написать ему, да еще в таком тоне? К тому же дерзит: «Виноваты вы… Вы сами мне подали повод. Я б никогда не осмелилась заговорить, не вмешайся вы так оскорбительно для меня в сердечные дела вашего друга…»

Может быть, и в самом деле в этом было что-то оскорбительное? Действительно, не надо было вмешиваться! И все из-за этого бессовестного Варшамова… Микаэл в досаде поднялся с койки и зашагал по комнате из угла в угол. Что-то в этой истории задевало его самолюбие.