Шрифт:
Кто же, однако, его обидел? Анна?.. Варшамов? Или он сам себя?..
Конечно, не нужно было поддаваться Варшамову. Не возьми он на себя эту глупую роль, разве посмела бы Анна написать ему такое письмо?..
Насколько он помнит, он всегда был с ней очень сдержан, вежлив, официален.
Нет, он ошибся. Он напрасно это сделал. Нельзя было так унижать своего достоинства, разыгрывать из себя какого-то глупого мальчишку. Разве он когда-нибудь вмешивался в чужие дела?.. Хорошо еще, что Анна так тактична. Она могла бы высказаться более откровенно и резко и была 'бы вполне права.
Хорош главный хирург госпиталя, нечего сказать. Кругом горе, кровь, а он занялся чьими-то любовными интрижками!
Микаэла захлестнула злоба, злоба на самого себя.
Он снова лег и попытался не думать больше ни о чем, уснуть. Но ничего не получилось. Сильно разболелась голова. Он долго ворочался с боку на бок, наконец спрятал голову под одеяло и на короткое время затих. Но нет, не спалось. Он рывком откинул одеяло, сел и с шумом выдохнул воздух. В голове продолжала вертеться мысль о письме.
«В те мгновения, когда я, как пловец, затянутый в омут, так ждала вашего спасительного призыва, вы вдруг подходите ко мне со словами сочувствия кому-то другому…»
И еще: «Вы можете не насиловать себя с ответом — не на всякое письмо обязательно отвечать…»
Нет, она ненормальная! Зачем она все это пишет, для чего?
И все же было бы неплохо прочитать это письмо еще раз, в более спокойное время.
Приняв такое решение, Микаэл заснул наконец глубоким, освежающим сном.
3
Нет, не глупой женщиной была Анна и ничуть не странной. В этом Микаэл убедился, внимательно перечитав ее письмо.
Искренне и непосредственно, как самому близкому я родному человеку, поверила она бумаге свои печали и раздумья. В каждой строке письма чувствовался трепет живого сердца. Оскорбленное самолюбие заставило ее пренебречь многими условностями и открыться чужому, едва знакомому человеку. Так могла поступить только женщина с очень чистой и честной душой; она нашла в себе силы подняться над повседневностью, над людской мелочностью и пошлостью.
Письмо Анны стало для Аразяна окном в какой-то новый, незнакомый ему мир. Створки этого окна были смело распахнуты настежь. И оттуда веяло на него чем-то свежим. Даже в комнате его все вдруг стало выглядеть по-иному — бумаги, книги, все, решительно все.
…Капитану Варшамову Микаэл осторожно дал понять, что Анна все еще надеется на возвращение мужа, еще любит и ждет его.
Варшамов помрачнел.
— Эх, дружище, если аллах не дал, что может дать его пророк? Силком красавицы не заманишь. Будь у меня счастье, не так сложилась бы моя судьба.
Но капитан был не из тех, кто быстро впадает в отчаяние. От своих намерений он не отказался. Только теперь он пытался воспользоваться помощью Дуси. А Дуся, завидев капитана, краснела, как вишенка, смущалась, не сводила с него восторженных глаз. Она, казалось, на расстоянии чувствовала на своих губах прикосновение его жестких, как щетина, усов. Видно было, что Варшамов ей очень нравится, и она не упускала случая стрельнуть в его сторону глазками.
От самой пустой шутки капитана она заливисто хохотала.
— Я тебя отвезу в наши горы, Дусенька, — пошутил как-то Варшамов, — усажу там тебя на оленя…
С тех пор Дуся не давала ему покоя.
— Ну, когда же мы поедем в горы, Егорыч? — широко улыбаясь, спрашивала она его при каждой встрече.
— Скоро, очень скоро, Дусенька, вот поставим только Гитлера на колени и — айда!..
Дуся тенью ходила за капитаном, таяла от каждого его взгляда. Но Варшамов точно ослеп, он ничего не замечал. Все его мысли были заняты Анной.
— Знаешь, Микаэл, — как-то сказал он огорченно, — супружество сравнивают с осажденной крепостью: кто внутри, тот мечтает поскорее вырваться, кто снаружи-только и думает, как войти. Так вот и со мной, парень. Со всех сторон я эту крепость осаждаю, а она все не сдается.
— Я тебе посоветую — снимай осаду.
— Э, добрый совет хорош, Микаэл-джан, а доброе дело того лучше… Не захотел ты мне помочь, плохо, брат, плохо…
— Странный ты человек, Варшамов. Ну, чем я мог помочь тебе?
— Сам не знаю. Я думал, что самый короткий путь — прямой, позабыл, что окольными путями порой достигают цели. У человека два уха, один язык — это затем, чтобы он больше слушал, меньше болтал. А я как раз наоборот сделал и собственными руками дом свой разрушил. Теперь, верно, Анна пустомелей меня считает и смеется надо мной…