Шрифт:
Каринэ молчала. Лена почувствовала себя неловко — зачем она задала ребенку этот вопрос?
Глядя на Лену внимательными глазами, девочка молчала. Какое-то волнующее любопытство заставила Лену повторить:
— А кто же я тебе, малютка?..
— Не знаю…
— Не знаешь?..
— Нет.
Ответ ребенка ножом полоснул сердце Лены. Руки у нее ослабли, голова закружилась. Еле слышно она прошептала:
— Ну, иди, играй…
«Будь я счастливой, имела бы родного ребенка и не пришлось бы выпрашивать дочерней любви у этой маленькой козявки, — подумала она. — Не привыкает, не признает, что поделаешь…»
Лена с досадой захлопнула альбом.
Но, может быть, все-таки виновата она сама — мало занимается девочкой, мало бывает с нею, мало ласкает ее? Целую неделю не водила гулять, все взвалила на эту паршивую няньку. А Гаян ведь не знает, что Каринэ взята из детского дома и Лена ей вовсе не мать., потому, вероятно, эта глупая девушка так старается завоевать любовь ребенка.
Но разве Микаэл чаще бывает с Каринэ, чем Лена?! Ведь его по целым дням нет дома, он проводит с девочкой только вечера да воскресенья. Как же, однако, он сумел стать для девчурки «папой», а она так и осталась ей чужой?
И еще одно удивительное обстоятельство: девочка так похожа на Микаэла… Нужно не иметь глаз, чтоб не замечать этого. А если кое-кто и говорит о сходстве между нею и Каринэ, то, конечно, только из любезности…
2
Отъезду Микаэла все время что-то мешало.
Едва оправилась несколько дней проболевшая Лена, как в город привезли в тяжелом состоянии Арменака. Микаэл устроил брага в своей клинике и несколько дней посвятил тому, чтоб поставить точный диагноз. Анализы и рентген принесли мало утешительного. Повторные снимки лишь усилили подозрения.
Созванный Микаэлом консилиум закончился быстро — расхождений во мнениях не было: необходимо оперативное вмешательство. Всех беспокоило одно — не поздно ли? Перенесет ли больной сложную, тяжелую операцию? Выдержит ли ее истощенный, обессилевший организм Арменака?
Сразу после окончания консилиума Микаэл молча надел пальто и вышел из клиники. У ворот его встретили братья — Левон и Аби, сын Арменака Гегам и друг брата, работник Министерства сельского хозяйства Армении Гарегин Арушанян.
Левон сделал Аби знак задержать Гегама, а сам, взяв под руку Микаэла и Арушаняна, прошел с ними вперед.
— Ну, как, Микаэл? Мы уже устали ждать…
— Ничем не могу тебя утешить, Левон. Поздно спохватились, запоздали. Я очень опасаюсь метастазов — все признаки говорят за это. Был бы рад ошибиться, но…
Говорил он тихо, видимо все еще проверяя мысленно свои заключения.
Аби с Гегамом шли в нескольких шагах следом за ними. Взгляд Гегама не отрывался от старшего брата отца, которого он почти не знал, но о котором слышал много хвалебных и восторженных отзывов. Многие друзья и знакомые просто завидовали тому, что у него такой замечательный дядя. Находились даже люди среди учителей Гегама, которые делали мальчику поблажки, желая, еидимо, косвенно услужить профессору Аразяну.
Гегам давно издали любил своего дядю и мечтал, что когда-нибудь он познакомится с ним поближе.
Часто знакомые спрашивали юношу:
— Ну, как поживает наш Микаэл Тигранович?.. Давно с ним не виделся?
— Ничего, спасибо… — краснея, отвечал Гегам и спешил уйти, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Откуда они могли знать, эти люди, что Гегам ни разу не бывал в доме у своего знаменитого дяди, ни разу с ним не разговаривал, только изредка видел его идущим по улице или сидящим в президиуме какого-нибудь собрания. Он не знал, как называть его (если придется говорить с ним) — «дядя», «Микаэл Тигранович» или, может быть, «товарищ Аразян»?..
А с другими братьями отца Гегам чувствовал себя по-родственному. У Левона он даже прожил целый год, когда приехал в Тбилиси и готовился к поступлению в авиационный техникум. В семье Левона его так любили, что и тогда, когда Гегам устроился в общежитии, его не раз забирали домой к дяде с ночевкой. Только мальчик сам неохотно у них оставался: в общежитии, с товарищами, ему было гораздо веселее и, что всего важнее, было удобнее вместе заниматься.
Что касается Аби, то он просто дружил с племянником. Встречались они, правда, не часто, но при встрече Аби держался с Гегамом как со сверстником, будто они не дядя и племянник, а близкие товарищи.
— Ты меня называй Аби, — настаивал он, — я еще не собираюсь стариться.
Если перед Микаэлом Аби благоговел, а Левона по-настоящему уважал, то Гегама он просто страшно любил; пожалуй, этот парнишка был для него дороже и ближе братьев.
— Ты ко мне за советом не приходи, — откровенно предупреждал он племянника. — Для умных советов и наставлений бог дал тебе двух других дядей: один профессор, другой — новатор производства… Ну, а отец твой, сам знаешь, всю революцию на своих плечах вынес, а теперь для колхоза себя не жалеет. Я же всего-навсего твой Аби, и ничего больше. Ко мне ты за деньгами приходи, если нужда есть в деньгах… И не спрашивай, откуда они — Аби вопросов не любит…