Шрифт:
Лена шла, невольно прислушиваясь к этим звукам. Вдруг с громким шорохом посыпались тяжелые, крупные капли внезапно хлынувшего дождя, поглощая рассеянную в воздухе едкую пыль и прибивая к земле сухие листья.
Дождь разгулялся, забарабанил по железу крыш, зашумел в трубах, забулькал в канавах вдоль тротуаров, дохнул влажным холодом и загнал прохожих в подъезды домов, под навесы, в магазины.
А Лена все шла, не чувствуя ни холода, ни потоков хлещущего по ней дождя.
2
Целый месяц Лена пролежала в больнице. Когда ей стало немного легче, Микаэл перевез ее домой.
За последнее время их отношения улучшились. Трудно сказать, что было тому причиной, возможно, этому способствовала серьезная болезнь Лены, — только Микаэл стал внимательнее к жене. Это замечали все. Чувствовала это и сама Лена. Но она никому в этом не признавалась…
Однако, если говорить откровенно, она давно ждала этой перемены и ни на минуту не теряла надежды, что Микаэл когда-нибудь пожалеет о случившемся и одумается. Она ждала терпеливо и уверенно.
Но как дорого обошлось ей это ожидание!
Лена заставила себя замкнуться; решила молчать, ни о чем не спрашивать, ничем не интересоваться. Она только таяла на глазах, да время от времени это огромное нервное напряжение прорывалось слезами.
Родные и друзья смотрели на Лену с невольной тревогой. «Нет ли у нее…» — начинали они, но так и не решались закончить. Один знакомый онколог, подговоренный Тандиляном, полушутя сказал ей даже как-то, что было бы неплохо, если бы рентгенологи время от времени просвечивали и самих себя.
В ответ Лена лишь грустно улыбнулась: кому, кому, а уж ей прекрасно было известно, отчего она худеет.
Она избегала столкновений с Микаэлом, хотя и чувствовала их неизбежность, потому что хорошо знала: первое из них будет и последним. После открытого объяснения никакая сила не сумеет ее заставить оставаться с ним под одной крышей.
Путаный клубок ее мыслей и чувств походил на горную лавину, сползшую по склону на край пропасти и точно в испуге здесь замершую.
Ничтожный толчок, просто камешек, скатившийся из-под копытца дикой козы, и вся эта махина сорвется и с диким грохотом ринется в пропасть.
Чувствуя это и все еще не теряя надежды, Лена всеми силами старалась отдалить возможное столкновение.
И, кажется, она не ошиблась.
Среди знакомых и приятелей, навестивших Лену после болезни, был и доктор Тандилян. Он преподнес ей цветы и большую коробку шоколадных конфет.
Тандилян просидел у Лены весь вечер, развлекая выздоравливающую и ее гостей веселой непринужденной болтовней.
Вообще в окружении женщин Тандилян чувствовал себя как рыба в воде; здесь у него соперников не было.
Самым любимым напитком Тандиляна был лимонад. Пусть, кому нравится, пьют коньяк, а он предпочитает лимонад. Он наполнит лимонадом хрустальный бокал, со вкусом выпьет и звонко поцелует донышко бокала, — будто ручку самой красивой женщины. Окружающим это очень нравится.
Но особенно славился Тандилян как рассказчик. И откуда только бралось у него столько веселых историй и анекдотов!
Случалось, что во время работы Геронти Николаевич, чтобы отдохнуть немного от дел и развлечься, приглашал Тандиляна к себе в кабинет. Здесь они надолго запирались.
— Если кто спросит, — предупреждал директор секретаршу, — скажешь, что у меня важное совещание… консилиум… Ну, а теперь запри двери покрепче…
Тандилян сиял от удовольствия.
— Ну, — говорил директор гинекологу, — вытряхивай-ка свой мешок — что там у тебя интересного?
И начинался «консилиум».
Геронти Николаевич располагался поудобней в своем кресле и прикрывал жирными веками заранее смеющиеся глазки.
Тандилян аппетитно, со вкусом, рассказывал свои потешные истории.
Директор слушал и задыхался от смеха. Он хватался то за живот, то за бок, всем телом извивался в кресле, из его припухших лягушачьих глаз текли слезы. Время от времени он прочищал горло, сплевывая слюну в стоявшую у стола корзиночку для бумаг и снова принимался хохотать, откинувшись всем своим грузным телом на спинку кресла.
— Ой, Тандил, живи сто лет! Убил, просто убил!.. Ну, ладно, ладно, хватит. Иди, пора и делом заняться…
И гинеколог уходил из кабинета директора с тем радостным чувством, с каким покидает сцепу хорошо сыгравший свою роль актер.