ОРИОН: Если двигатели выйдут из строя, если забарахлит система жизнеобеспечения, если «Годспид» не может больше нас защищать, тогда и только тогда — нам придется покинуть корабль.

Глаза его смотрят куда-то поверх камеры, в пространство.

ОРИОН: Эми, я с самого начала понял, что правда для тебя важнее всего. Когда мы впервые встретились, ты сидела у стены и плакала, помнишь? Я сказал тебе, что все будет хорошо, но я видел, что тебе будет мало одних обещаний. Ты хотела правды, даже если эта правда — горькая.

Украдкой смотрю на Эми — она сейчас еще бледнее, чем обычно.

ОРИОН: Ну что ж, вот она — правда. Что с ней делать — выбирай сама. Я не знаю, какое решение верное. Старейшина считал, что я знаю слишком много. Он боялся моего решения — я сам боялся. До сих пор боюсь. Остаешься ты. Теперь ты знаешь правду, Эми, и ты должна сделать выбор.

Орион тяжело вздыхает. Эми не дышит вовсе.

ОРИОН: Настолько ли плоха ситуация на корабле, чтобы добровольно выйти к чудовищам, которые ждут на планете? Стоит ли рисковать своей жизнью и жизнями всех на борту? Если да, начинайте посадку. Если придется, используйте шаттл. Но. Но, если «Годспид» по-прежнему может быть вам домом, если можно остаться на борту… не Рискуйте.

Эми делает долгий, дрожащий выдох. Словно услышав ее, Орион опускает взгляд. Кусая губы, она впитывает в себя его последние слова.

ОРИОН: Это — крайняя мера.

Снова черный экран.

Выпускаю пленку из рук и смотрю, как она планирует на пол.

— То есть, — медленно спрашивает Виктрия, — нам можно остаться на корабле? Навсегда? — Ее взгляд перебегает на планету за окном.

— Нет, — качаю головой. — Нет.

— Единственная пострадавшая часть корабля — это мостик. Мы могли бы остаться… здесь… — Старший затихает под моим сверлящим взглядом.

— Из-за чудовищ? Вы боитесь того, что живет там, на планете? — Я закатываю глаза. — Слушайте, видела я эту оружейную. Можно даже не волноваться. А капитан ваш — он просто перекусил. Или не хотел терять власть. Да вы только посмотрите — придумал себе, что все будет ужасно, скрыл все данные о планете и назначил себя королем корабля. Да он не просто трусом был, а еще и с манией величия! Ему дела не было ни до посадки ни до свободы, лишь бы власть оставалась в его руках. И ему удалось каждого на корабле убедить в своей правоте — даже вас! — К концу этой тирады я сама себя так накрутила, что дышу с трудом. — Я сойду с этого чертова корабля. Мне плевать, если, когда я открою дверь, меня сожрет монстр из-под кровати — главное, хоть на секунду отсюда выберусь!

— Нет! — рявкает Старший. — Извини, но нет. Это смешно. Мне все равно, что тебе не терпится. На это стоит потратить время. Стоит убедиться, что мы не умрем в ту же минуту, как высунем нос из шаттла!

Он перестает кричать, и комнату наполняет звенящая тишина. Лицо у меня горит: я буквально слышу, как остальные мысленно повторяют слова Старшего. Барти смотрит него с каким-то напряженным, яростным изумлением. Я и правда веду себя как испорченный ребенок в истерике.

Но нельзя показать мне планету, а потом просто ее отобрать.

— Неужели вы сможете жить дальше на «Годспиде» после того, как увидели ее? — спрашиваю я почти шепотом, показывая рукой в сторону окна.

Старший не смотрит на планету — он смотрит только на меня.

— Нет, — отвечает он. — Нет, я не смогу.

Барти откашливается. Не знаю, сердится он или боится — его глаза прикованы к Старшему, но он неловко переминается с ноги на ногу.

— Я предлагаю голосование. Если люди не хотят улетать…

— Они останутся? — спрашиваю недоверчиво. — Ты серьезно?

— С чудовищами или без них, у нас больше шансов выжить на планете, чем здесь, — говорит Старший. Барти поворачивается к нему. — Запасов продовольствия больше нет.

— Мы можем еще вырастить, — начинает Барти, но его прерывает громкое «бум!».

— Что это было? — спрашивает Виктрия.

Этот звук не был похож на оглушительный грохот взрыва. Скорее что-то тяжелое стукнулось об пол где-то вдалеке.

Но мы на этом уровне одни.

По крайней мере, нам так казалось.

Мы выходим с мостика через последнюю запертую дверь. С этой стороны она открывается без кода, и Старший догадывается поставить в проход стул, чтобы она опять не захлопнулась.

В коридоре пусто, остальные двери закрыты и заперты. У меня внутри все переворачивается — что, если кто-то тронет криоконтейнеры? Там же мои родители! Сквозь панику заставляю себя мыслить логически. Сердце колотится в ушах, требуя бежать к ним. Но нет… Глубоко вдыхаю. Криоконтейнеры стучали бы как стекло, а это определенно грохот металла по металлу.