Шрифт:
Нормальная история. Москва так и строилась.
Другое дело «Сказ о Золушке».
В далекой Японии, на острове Миура жила-была деревушка Камагура.
Маленькая, неприметная да под защитой гор спрятанная. И случилось так, что грозный сегун Минамото Ёритомо со своими самураями остался переночевать в Камагуре.
Уснул он, и во сне пришла к нему бедная крестьянская девушка и предложила разделить с ним ложе. Дело в Японии вполне обычное, но только не простая девочка припожаловала развлекать военачальника, а была то дева волшебная, дева Камагуры.
И нашептала она ночью сегуну о боевом укреплении горной страны, разложила перед ним писанные на листе бамбука карты, и сама по ним рукой воина начертала план да стратегию – все как есть и подсказала.
На утро сегун решил скинуть императора на вечные времена и установить в стране Восходящего солнца Великий сегунат.
Так и сделал, а Камагура на многие годы стала его столицей и оплотом всей Японии.
Бывало, что Бог или Дух сам указывал, где новый город поставить, и рождался он как бы из пустоты, по благословению.
Такая история произошла в незапамятные времена на Руси с князем Андреем Боголюбским [11] , сыном Долгорукого [12] .
Когда князь ехал во Владимиро-Суздальское княжество принимать бразды правления, повозка, везущая икону Пресвятой Богородицы остановилась вдруг на опушке леса и не могла сдвинуться с места. Копыта коней точно вросли в землю. Но князь Андрей понял, что это хороший знак, и Пресвятая Богородица сама указала ему на Богом избранное место, на котором следовало построить город.
11
Из рода Владимиро-Суздальских великих князей. Сын Юрия Долгорукого и половецкой княжны. Род. ок. 1111 г.
12
Юрий Владимирович Долгорукий (1095?
– 1157) – князь суздальский, великий князь киевский (с 1149 г. по 1150 г. и с 1155 г. по 1157 г.), младший сын Владимира Мономаха.
Правда, Боголюбов град простоял не долго, пройдя обратный путь из князи в грязи. Но всякое бывает. И люди, случается, спиваются да опускаются. То же и города.
Другое дело Петербург.
Случилось как-то Петру Алексеичу прогуливаться по финским заколдованным землям да по Заячьему острову. И пришли к нему две сестры пригожих, одна в платье, как вода блестящем, и волосами до пят текущими, да с глазами голубыми и глубокими, как омут.
Вторая сестра была хворая да болезная, в зеленом сарафане, да с косами пшеничного цвета и с венком на голове.
Понравились царю обе сестры. Что меж ними произошло – доподлинно не известно и знать не положено, да только после этой встречи заложил Петр новый город, и родился Питер.
Кто была его матушка, Питер доподлинно не знал, и отец скрывал от него ее имя. Только две сестры, и Земля, и Вода воспитывали его так, будто бы обе были его матерями.
В отличие от других русских городов, Питер был особенным, потому что был принцем. Еще не было поставлено и пары домов, а его уже называли новой столицей. Это не могло не вызывать ревности со стороны других городов, и особенно Москвы: виданное ли дело, сколько лет никакой конкуренции, и вдруг откуда ни возьмись – законный наследник власти Российской.
Но самое интересное, что родился он ни на кого не похожим, как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. В отличие от славянских городов, он был темноволос и почти что обошелся без деревянного зодчества, церквей с маковками, шатрового стиля да резных изб.
Львы и сфинксы чувствовали себя в нем как родные, атланты, музы и даже сама Венера охраняли его покой, вылавливая для него из астрала радужные сны.
Не был он похож и на голландский город, каким хотел видеть его отец.
Питер оказался своеволен и своеобычен, точно сохранил в себе память своих неведомых духовных родителей.
Мистичен и суеверен, он впитывал все, что только имело какое-либо отношение к таинственному миру магии, к лунному царству белых ночей.
Потому что мало кто догадывался, что подлинный Питер был суть блики на воде, трепещущий на волнах двойник, мистический брат Питера надводного.
И еще по городу в потрепанном кафтане ходил дух города, пил пиво в «Бродячей собаке» с поэтами, тусовался в серебряных рядах со знакомыми художниками, гулял, думал или просто спал где-нибудь на солнышке, как мартовский кот.
Глава 18
Со дня похищения и освобождения Алексея дни Ольги Дан летели, как часы, часы – как минуты. Со свистом проносились мимо нее события и лица людей. Словно за проплывающую мимо льдинку, она хваталась за листы отчетов, находя лишь пустоту.
Ни что, казалось бы, не несло надежды, только скорость… скорость, позволяющая делать на несколько телодвижений больше, на пару выпадов мысли быстрее – и только.
Одно было явным плюсом: теперь она сосредоточила работу только на спасении города, не тратя времени на поиск подлинника самого произведения и возможных свидетельств.