Шрифт:
— С Кузнецовым и Пшеничниковым кто расплачивался? Зюзин?
— Нет, что вы! Они о нем и не знали. Я сам им платил, из своей доли.
— На квартиру Баташовой вас тоже Зюзин навел?
— Нет. Он поначалу об этих монетах вообще ничего не знал.
— Вы ему уже потом рассказали?
— Ничего я не рассказывал. — Юрьев начал раздражаться.
— Спокойно, спокойно, Юрьев, — повысил голос Ковалев. — Продолжаем разговор… Как же так, как он обо всем узнал?
— Да предложил я тут одному…
— Кому? Что предложили?
— Монеты. Еще до того, как к Баташовой идти, предложил. Предложил еврею одному… Зиновию Борисовичу Бурштейну. А он, хитрец, Зюзину рассказал.
— А Зюзин?
— Он взбесился. Как с цепи сорвался. Только уже поздно было… Этот придурок Леший успел их на соседний балкон забросить. Потом мы квартиру перерыли, а монет-то и нет…
Карташов еле заметно усмехнулся тому, как Юрьев невольно сказал в рифму.
«Теперь все понятно. Вор у вора, что называется, украл, — подумала Лариса. — Обычное дело. Даже поинтереснее — двойное жульничество, можно сказать».
— Ладно, Юрьев, свободен, — махнул рукой Ковалев, давая Алексею на подпись протокол его допроса.
Алексей вопросительно и недоуменно посмотрел на Ковалева. Карташов первый понял, в чем дело:
— «Свободен», Юрьев, означает — от допроса свободен. А вообще сейчас в камеру пойдешь.
Тот набычился, нервно дернулся, подписал протокол, заложил руки за спину и двинулся к двери. Ковалев нажал кнопку, и в дверях снова появился сержант.
— Отведите задержанного, — распорядился майор.
Когда Юрьева увели, Карташов поблагодарил майора за допуск Ларисы к допросу и сказал:
— Нам пора.
— Скажите, а что будет с Зюзиным? — поинтересовалась неугомонная Котова.
— Следствие покажет, — уклончиво ответил Ковалев. — Пока что ограничились подпиской о невыезде.
Он проводил гостей до двери, и Карташов с Ларисой вышли в коридор. Там они увидели пожилого старика, сидящего на стуле. На вид ему было лет семьдесят, но, несмотря на свой возраст, он был крепок и держался вполне уверенно.
— Гражданин Зюзин, заходите, — бросил ему майор.
Лариса задержала взгляд на старике. «Наверное, из тех, что любят зимой купаться в проруби», — подумала она.
Они с Карташовым спустились на первый этаж и вышли на улицу. Там по-прежнему вовсю светило не по-осеннему сумасшедшее солнце.
— Ну, что скажешь? — спросил Олег.
— Можно сказать многое. Но лучше ничего не говорить.
— Чем собираешься заняться?
— Да дело есть одно, — ответила Лариса.
— Какое дело? — насторожился Карташов. — Опять? Откуда дело?
— Нужно помочь Клавдии Алексеевне найти покупателя на ее сокровища, раз уж я взялась. Не дай бог, если попадется на ее пути еще один такой вот Юрьев. Не обворует, так облапошит…
— Но это уже будет совсем другая история. — Карташов посмотрел на свою спутницу и добродушно рассмеялся.
Эпилог
Когда вся история с поимкой Алексея Юрьева и разоблачением Зюзина закончилась, Лариса позвонила Зиновию Борисовичу Бурштейну и быстро договорилась с ним о сделке. Хитрый старичок, правда, пытался всячески сбить цену, но Лариса твердо стояла на своем. Самым весомым аргументом было то, что эти монеты действительно являлись ценными, — то, что они из малаховской коллекции, подтвердил сам Бурштейн.
В конце концов монеты «ушли» за тридцать тысяч рублей. Бурштейн скрипел зубами, но деньги где-то достал в течение двух дней.
Когда сделка была завершена, Лариса отвезла деньги Клавдии Алексеевне.
— Господи, вот ведь послал мне бог хороших людей! — восторженно заголосила та с самого порога. — Проходите, Танечка, проходите…
— А я не Танечка, я — Ларочка, — неожиданно призналась Котова.
— Как же это? — опешила старушка.
Ларисе пришлось рассказать всю историю от начала до конца. Впрочем, старушка не обиделась на нее за этот обман. В конце концов, тридцать тысяч рублей для нее на старость добыла именно она, Лариса. Ко всему прочему рассказ Ларисы обо всех перипетиях дела занял где-то около часа. А это все — время общения, которого Клавдии Алексеевне явно не хватало в жизни. Поэтому она была рада.
Расстались Лариса и Клавдия Алексеевна добрыми приятельницами. Котова обещала на досуге заглядывать к ней на чашку чая, в душе, однако, понимая, что вряд ли это будет возможно при ее бурной, полной неожиданных поворотов и авантюр жизни.
Уже возвращаясь домой, она неожиданно подумала: «А не растеряла ли я за время своей такой бурной жизни частицу чего-то важного, уходящего корнями в прошлое?»
Эта философская мысль имела под собой определенное основание. Ведь если бы не случилась кража в квартире Татьяны, сестры Лаврентьевы наверняка не встретились бы еще много месяцев. А может быть, и лет…