— Заснул, мерзавец!

И побежала в кочегарку, чтобы стругать Ерофеева и вместе с ним остановить воду. Дверь в кочегарку, против обыкновения, была полуоткрыта и её внутренняя, влажная от испарений, поверхность успела заиндеветь. Топка зияла чёрной дырой. У котла, скорчившись, лежал Ерофеев, прикрыв рукой лицо.

— Ерофеев! — яростно закричала Мария, дёргая его за рукав. — Ерофеев, растяпа несчастная, ты понимаешь, что ты натворил! Ты понимаешь, что…

Она остановилась на полуслове. Захолодевшая рука Ерофеева безжизненно отвалилась, открывая синее лицо с закатившимися глазами.

— Ерофеич, что же ты… — прошептала Мария, боясь дотронуться до него.

Она вздрогнула от резкого шороха. Ей показалось, что Ерофеев шевельнулся. Но это была крыса, большая крыса, обезумевшая от голода. Крыса смело подскочила к белеющей на полу руке Ерофеева.

— Люди! — закричала Мария. — Люди!

Она хотела бежать, но ноги не слушались её. Крыса подняла морду, блеснув злыми глазами, и тоже не двинулась.

— Люди! — еле слышно в последний раз крикнула Мария, чувствуя, что теряет сознание.

— Ну, что тут стряслось? — раздался в дверях голос тёти Насти.

Она шагнула в кочегарку, огляделась, цыкнула на крысу, наклонилась над Ерофеевым и потрогала его лоб и щёки.

— Помер, бедняга, — сказала она и, с усилием согнув его руки, сложила их на груди.

Затем заглянула в топку и вздохнула.

— Вот ведь какую беду наделал, — сказала она, оборачиваясь к Ерофееву, — заморозил систему! Теперь надо воду спускать, пока всё к чорту не разорвало. Мороз-то какой! Э-эх, миляга, и угораздило же тебя так неслышно помереть…

Она без всякой брезгливости приподняла голову покойника и попросила:

— Марья Николаевна, возьмись-ка за ноги, отнесём его пока в сторонку. Ты в этой системе понимаешь или нет?

Постепенно отходя от пережитого ужаса, Мария принялась осматривать котлы, стараясь понять, как нужно «спускать» воду.

— А я ведь перетрусила, тётя Настя, — со стыдом призналась она.

— Ещё бы! Я бы со страху померла, кабы тебя не было, — добродушно ответила тётя Настя. — Покойников я не боюсь, потому что умер человек — и всё, ничего тут такого нет. А от крыс я в мирное время на стол залезала.

После долгих осмотров и обсуждений им удалось понять, как спускают воду. Но вода шла плохо, кое-где в трубах уже образовались ледяные пробки. Когда позднее пришли с работы рабочие, Мария позвала Никонова на помощь. Она помнила Никонова бесценным работником, покладистым и умелым, и её тягостно поразил его угрюмый ответ:

— Легко сказать: проверить систему! Тут два раза пообедать нужно, пока проверишь…

— Я боюсь, как бы и водопровод не замёрз, — тихо сказала Мария и, не глядя на него, села на чью-то койку.

От усталости и огорчения она уже не могла и не хотела ни проверять, ни бороться, ни двигаться. «А сама-то ты протянешь месяц?» — спрашивал Ерофеев недавно… Что она может сделать одна, когда всё вокруг леденеет, останавливается, умирает?..

— Ну, поползём, что ли? — прозвучал рядом негромкий и насмешливый голос Никонова. — Паяльная лампа у тебя есть?

Словно возвращаясь из небытия, Мария с трудом улыбнулась ему. Ноги были, как ватные, и всё кругом было, как ватное. И звуки, и движения, и краски казались вялыми, неопределёнными. Ступишь на пол — закачается. Возьмёшься за дверную ручку — уйдёт из-под пальцев.

— Паяльная лампа в кладовой у тёти Насти, — как бы перекидывая мостик через пустоту, громко сказала Мария и ступила на пол. Пол не закачался. Взялась за дверную ручку — ручка повернулась под нажимом пальцев.

Они лазили половину ночи, проверяя трубы и прогревая их, с каждым часом убеждаясь в том, что нужен ремонт серьёзный, длительный, непосильный. Когда в тёмный час перед рассветом они, поддерживая друг друга, добрели до общежития, оба знали, что спасли отопительную систему от полного разрушения, но сегодня их усилия не помогут — отопление выбыло из строя.

Григорьева проснулась, когда Мария вошла в комнату:

— Ну что?

— Отоплению конец, — от отчаяния равнодушно сообщила Мария и села у печурки, прижав ладони к её остывающей стенке.

— Возьми съешь, я тебе сэкономила, — Григорьева подтолкнула к ней миску, в которой было немного похлёбки. — Худо будет, если водопровод кончится.

— Никогда больше не делай этого! — сказала Мария и стала есть. — А кончится, так будем воду вёдрами носить, в соседнем дворе есть, — всё тем же равнодушным голосом продолжала она. — Для столовой наносим. Только с баней будет хуже. — Она обчистила ложкой миску и строго сказала: — А экономить для меня не смей.