Врачи разрешали Георгию три сигареты в месяц. Шутили, что в его паспортном возрасте и этого много. Георгий не спорил: взялся быть подопытным кроликом — не говори, что не дюж. А три сигареты старался приурочить к регулярным визитам во двор своего старого дома.

Сегодня в ожидании он выкурил две. Солнышко пригревало, кодовый замок подъезда то и дело пел, но выходили другие люди. Наконец появилась она и начала спускаться с высокого крыльца.

Вот по этим самым ступенькам когда-то она сходила — точно так же напряженно глядя перед собой, ступая все время с правой ноги. А он стоял внизу, щурясь от такого же яркого солнца и дожидаясь, когда это самостоятельное существо завершит спуск и можно будет ухватить его под мышки и поднять высоко-высоко.

«И запомни раз и навсегда, что меня и Наташки больше нет в твоей жизни», — как сказала Георгию сто лет назад ныне покойная женщина. Чуть меньше ста, если быть точным, но до начала эксперимента. Его первой супруге были свойственны бескомпромиссность и высокий стиль, и этими словами она его наконец-то достала. «Наташки больше нет» — такими словосочетаниями, по мнению Георгия, нельзя было бросаться ни в каком контексте. Он не оспаривал решение Наташкиной матери, ни тогда, ни потом, не звонил, не писал, не искал встреч, не предлагал денег. Он приезжал смотреть на Наташку с единственной целью: удостовериться, что она в его жизни есть.

Тысячи раз он видел ее из своей засады у противоположного дома: с матерью, потом одну — голенастую школьницу в клешах и наушниках, потом студентку, потом молодую женщину с мужем и ребенком, потом только с ребенком... Эксперимент к тому времени уже начался, но прошло лет сорок, прежде он заметил, сказал сам себе: она стареет, она уже старше меня.

Если бы я не ушел... да, тогда бы не было Маришки, тогда бы вот эта старая женщина похоронила меня, а я был бы возле нее все те годы, когда больше у нее не было никого... Последние дни ему несколько раз снился сон, который он часто видел после развода, засыпая под утро в чужой прокуренной комнате: будто он пошел гулять с Наташкой и потерял ее. Тогда мать одевала ее в новенький желто-черный комбинезончик, который делал Наташку совершенно круглой. Сейчас на ней была старомодная кургузая куртка и юбка до щиколоток. Почему все старухи носят один фасон обуви — уродливый? Где они берут эти бесформенные черные сапоги на квадратном грубом каблуке?..

Георгий стряхнул пепел с колена и понял, что в зубах у него третья сигарета. Вот чему на самом деле он научился за эти десятилетия — видеть, кто скоро умрет.

Иногда Анисимову не хватало собеседников. Чем плохо участвовать в секретных проектах — узок круг специалистов, страшно далеки они от прочего ученого люда, редко удается услышать что-нибудь свеженькое. И на совещании с «начальством», и на семинаре, и как сейчас, в курилке, — одни и те же лица. И все те же цитаты, и все те же спекуляции про гены древних героев, и все те же шуточки про физиологию бессмертных.

— Смотри сюда, — Саркисян протянул ему фото — картинку с камеры телохранителя: Георгий тащил Марину на руках через обширную лужу. Вернее, стоял посреди лужи. Переход был приостановлен в связи с поцелуем.

— А?! Как тебе это?

— Да. Для ста годочков неплохо. Где они столько воды нашли, это же центр?

— Ты будешь смеяться — прорвало хваленый подогрев покрытия на Садовых. Снежные лужи испарились, из труб натекло.

— Скажи, а ты не помнишь, за все это время у него или у нее... было на стороне что-нибудь?

— М-м... На моей памяти — нет.

— Не было! — вмешался Петров из Института Склифосовского, личный Маринин врач аж со времен выстрела, носатый и лопоухий, как злой гном. — Не было, судари мои. Если не верите, просмотрите дело.

— А-днако. Шестьдесят пять лет разделенной страсти...

— Больше. Присчитай восемь лет до эксперимента.

— Ничего себе... Прямо эльфы какие-то.

— А как с этим у питерских... было? Вы не знаете, Василий Борисович?

— Не в курсе, — коротко ответил Петров. Питерская группа бессмертных, погибшая трагически и идиотски в результате обвала жилого дома, была больным местом проекта.

— «Если вы летитте, то надо выш-ще, если вы едетте, то надо медленн-нее»! — сквозь смех простонал Кирилл, неумело имитируя прибалтийский акцент. Незамысловатая прибаутка о литовском полицейском его буквально скосила, хохотал он так, что кофе пролился на блюдечко. — Никогда не слышал! Где ты их берешь?

— Из памяти, — честно ответила Марина, поедая пенку из своей чашки.

Киру было девятнадцать лет, он учился в МГТУ, а вечерами подрабатывал в модном кафе. Марина нарочно приходила сюда без четверти одиннадцать, чтобы Кир мог освободиться и посидеть с ней.

Начальник охраны, вернее, трое разных людей на этой должности, сменявших друг друга, при каждой встрече напоминали: никаких постоянных связей, двадцать лет — максимальная продолжительность контактов с человеком, не подставляйте нас и не подставляйте их, случайное проникновение в вашу тайну опасно для обеих сторон... Но почему бы постоянной посетительнице кафе не здороваться с официантом? Почему бы им иногда не выпивать вместе по чашечке кофе? Это же можно, это же не длительный контакт? Тем более — под присмотром телохранителя, сидящего через столик.