Шрифт:
Чистейшее для Лео, но абсолютно грязное для Рахили, которая, узнав о ситуации от мужа, не смогла сдержать сарказма:
«И ты ему, конечно, дал денег не моргнув глазом?»
«А что я должен был сделать?»
«Например, не давать ему их».
«Успокойся. Я принял меры предосторожности. Это верное дело. Сейчас Вальтер продает дом. Он вернет мне долг раньше, чем ты можешь себе представить».
«А ты сам видел этот дом?»
«Я же не агент по продаже недвижимости!»
«Он тебе показал какой-нибудь документ?»
«Я не банковский работник».
«Где этот дом, Лео?»
«Не имею ни малейшего представления. Разве так важно для тебя знать его расположение?»
«Мне важно знать, существует ли он вообще. Мне кажется, что важно знать, принадлежит ли он ему. Может быть, этот дом куплен в рассрочку. Мне кажется, нужно точно узнать, нужны ли ему деньги в связи с той слезливой историей, которую он приготовил для тебя. Или ему требуется такая сумма, чтобы расплатиться с букмекером на скачках или ипотекой. Видишь ли, зная его…»
«Не понимаю, почему мои ассистент, более того — просто хороший парень, карьера которого в моих руках, должен обманом выманивать у меня деньги».
«Хороший парень? Человек, страдающий манией величия. Болтун. Пустышка. Предположим, что его история — правда, он что, не мог отправить свою мать в какой-нибудь центр? Обязательно нужно посылать ее в пятизвездочный отель? Да еще за наш счет?»
«Я поражен, Рахиль. Поражен твоей черствостью. Поражен твоим сарказмом. Позволь сказать, дорогая, иногда твое недоверие к людям меня огорчает… Почему ты всегда придаешь значение мелочам, не обращая внимание на весь сценарий?»
«Дорогой мой, каким образом ты ссудил ему деньги?»
«Конечно, не наличными. Я выписал чек. То есть все официально. Но не хочешь ли ты, чтобы меня приняли за ростовщика?»
«И когда он должен вернуть тебе первую часть долга?»
«Ровно через месяц. Чтобы продемонстрировать мне свои добрые намерения, он мне сказал, что в первый месяц он мне вернет сумму, более-менее равную половине взноса. Успокойся, дорогая. У меня все под контролем. Говорю тебе, это чистое дело».
Чистейшее, в самом деле. За исключением того, что из-за повторяющихся промахов в академических делах Вальтера Лео вынужден был отказаться от этого своего «симпатичного» ассистента, когда тот выплатил только первую часть.
Чистейшее дело. Жаль только, Лео не мог знать, что некоторое время спустя Вальтер публично обвинит его в том, что он — ростовщик. А потом будет рассказывать судье, что этот проклятый ростовщик сначала шантажировал его, а потом уволил. Чтобы доказать правоту своего обвинения, Вальтер представит чек, подписанный Лео, который свидетельствовал о том, что этот мерзкий кровосос заставил несчастного ассистента вернуть сумму, на пятьдесят процентов превосходящую условленную ставку, воспользовавшись отчаянным положением должника. Действительно, непосильная комиссия.
Вот самый значительный и показательный пример доверчивости Лео. И самый яркий. Проблема Лео, как на работе в больнице, так и в университете, заключалась в том, что, столкнувшись с любой формальностью бюрократического характера, он настолько тупел, что в конце концов, чтобы избавиться от нее, перепоручал ее кому-нибудь другому. Каждый раз, когда кто-нибудь приносил ему документ на подпись, он быстро подписывал его, пробормотав: «Лучше займись этим ты». Как будто скорость, с которой он желал убрать документ с глаз долой, освобождала его от ответственности. Как люди, страдающие булимией и вечно сидящие на диете, быстро едят, обманывая себя иллюзией, будто организм не заметит всю ту пищу, которую они проглотили, так и Лео посвящал документации, неизбежной при его работе, как можно меньше времени. При его попустительстве могли произойти самые невероятные административные пакости, о которых он даже не догадывался. Его поведение в больнице напоминало поведение некоторых землевладельцев прошлых веков: чтобы не иметь забот или не заниматься делами, которые, по их мнению, не соответствовали их положению, они перепоручали их изворотливым или нечестным управляющим и после нескольких поколений растрат и воровства оказывались обманутыми и разоренными с заложенным и перезаложенным имуществом. Рахиль боялась легкомыслия мужа, его небрежности, противоречащей принципам, которым научил ее осмотрительнейший родитель. Но его гениальность в лечении, постоянные успехи Лео, деньги, которыми он осыпал ее, не позволяли ей упрекать его, как бы она того хотела и должна была. Хотя иногда Рахиль не могла сдержаться и задавала ему сложные вопросы относительно бухгалтерии: «Почему клиника до сих пор не выслала финансовые отчеты за ноябрь?»
«Откуда мне это знать? Я всего лишь хочу спокойно работать без всей этой ерунды».
«Ты хочешь сказать, что ты потерял эти отчеты?» И он, чтобы избавиться побыстрей от всех этих расспросов и чтобы не отрывать свой драгоценный зад от ящика Пандоры, с типичной грубостью балбеса, отвечал ей: «Ты полагаешь, что со всей этой кучей сотрудников вокруг я сам должен заниматься всеми этими делами? Отчеты найдутся».
Я думаю, что все вышеописанное позволяет лучше понять душевное состояние Лео во время его беспокойного внутреннего монолога, стоящего там с письмом в руке (уже открытым) и пребывающего в безотчетном страхе, что прямо сейчас к нему ворвутся швейцарские полицейские, чтобы арестовать его и обвинить в растлении малолетних и бог знает еще каких мерзостях.
И тем не менее…
И тем не менее, несмотря на все внутреннее смятение, побеждает возбужденное любопытство. Конечно, возбуждение всегда связано с желанием, чтобы воплотился наш самый страшный кошмар. Но с этим типом нездорового возбуждения связано нечто более банальное — тщеславие. Да, именно оно. Письмо-то было написано молоденькой женщиной уже стареющему мужчине. Если не думать о возрасте этих людей, забыть их положение в обществе, а также вынести за скобки семейные связи, они остаются женщиной и мужчиной. Он и она. В постоянных отношениях обольщения, в которых природа постоянно повторяет себя. Редкий мужчина устоит перед лестью, пусть даже исходящей от женщины, менее всего подходящей по разным причинам. Да и стоит сказать, что Лео был склонен (хотя сам бы этого никогда не признал) гордиться победами на любовном фронте. Более того, именно это тщеславие, столь сильное в нем, не позволяло ему из принципа хоть раз изменить Рахили, с тех пор как они поженились. И уверяю вас, что в нынешнем окружении Лео и в среде, из которой он вышел, такая верность была скорее редкостью. Среди старинных друзей его семьи, среди университетских коллег или в больнице не было ни одного, кто хоть бы раз не позволил себе маленькую интрижку и не поддался чарам какой-нибудь прелестной искательницы приключений во время съезда или в палате. Но только не Лео Понтекорво.