Он, зная систему изнутри (этот великолепный и безжалостный крематорий), мог догадаться об изобразительной силе подобной фотографии. Силу, которую даже Эррера на этот раз не мог недооценивать. Со своей тонкой интуицией он должен был понять.

«Шутишь? Разве ты не обещал мне, что…»

«Да, я знаю и клянусь, что я сделал это… точнее, я попытался сделать это. Но это не так просто и не очень-то умно игнорировать такие вещи. У меня есть право контролировать, проверять. Ты не можешь уследить за всем, и твои помощники тоже. Знаю, знаю, они целыми днями работают на меня. Но они не все смогут понять в этом деле. Ты ведь согласишься со мной — чтобы понять некоторые вещи, нужны наш ум, наше образование, наш возраст…»

«Спокойно, Лео, спокойно, ничего страшного не происходит. Сейчас я взгляну на эту статью, чтобы ты успокоился…»

«Почему ты говоришь мне, чтобы я успокоился? Я не хочу быть спокойным. Я не могу быть спокойным. Как я могу быть спокойным, пока кое-кто печатает обо мне все эти гнусности?»

«Какие гнусности?»

Итак, Лео снова подсунул ему под нос статью. А Эррера, не теряя контроля над собой, продолжал говорить ему:

«А-а, я ее видел, эту фотографию. Возможно, она не передает тебя во всей красе. Возможно, ты не самый фотогеничный мужчина в мире. Но ради бога, это всего лишь фотография. Фотография по-дурацки одетого мужчины на коне. Я таких фотографий видел миллионы. Достаточно купить журнал „Лошади“, не говоря уже о „Скачках с препятствиями“ или „Укротитель“.»

Но на этот раз цинизм Эрреры не позабавил Лео, эта бьющая ключом ирония не заставила его чувствовать себя как дома в семье. Они вызвали возмущение. Заставили опустить руки. У Лео больше не было никакого желания шутить, он хотел, чтобы его воспринимали серьезно. Он хотел получать серьезные ответы. Он платил слишком много, он почти готов был оставить без средств свою семью, чтобы получить серьезные ответы. А значит, нужно было отвечать ему соответственно.

«Ладно, извини, больше никаких острот. Но клянусь тебе, мой друг, я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не могу понять, почему эта фотография более опасна, чем те, которые публиковались до сих пор».

Как такое возможно, что он не понимает? Такой проницательный, искушенный, тонко чувствующий человек не понимает? Наверное, чтобы понять некоторые вещи, нужно полностью погрузиться в дело. Все в этой жизни имеет свой смысл. Вся эта трагедия имеет смысл. Неужели ты, Эррера, этого не понимаешь?

Лео действительно хотел бы верить в это. Но он не знал, как убедить своего адвоката, что эта фотография имеет тот пресловутый смысл. Итак, он постарался успокоиться. Или, лучше сказать, изобразить спокойствие:

«Ты уверен, что ни к чему заставлять их убрать эту фотографию? Выбросить ее. Не знаю, обвинить их всех в клевете».

«Видишь? Я не понимаю, отчего ты сходишь с ума. Что с тобой? Ты теряешь самообладание. Повторяю, это просто фотография. Достаточно не смотреть на нее. Достаточно не покупать газет и не включать телевизор. Это единственное лекарство против паранойи».

«Теперь ты считаешь меня параноиком? При чем здесь паранойя? Я параноик только потому, что отдаю себе отчет в том, что происходит, что дотошно отмечаю это. Все, что со мной произошло, тебе кажется паранойей? Ты хоть представляешь, что я переживаю? Насколько я чувствую себя одиноким? Я превратился в какого-то червя. Отверженного. Никто больше не хочет обращаться ко мне. Помнишь про конференцию в Базеле, на которую меня пригласили? Так вот: вчера какая-то тетка, какая-то дура оставила мне на автоответчике сообщение. Она говорила таким официальным голосом… И знаешь, что именно она сообщила?»

«Откуда я знаю? Что перенесли кофе-брейк?»

«Что в последний момент они были вынуждены отменить конференцию. Что им жаль, что они не знают, как такое могло получиться, что ввиду непредвиденных обстоятельств… и прочая швейцарская тягомотина…»

«И?..»

«И что?»

«В чем мораль сей басни?»

«Мораль в том, что меня выставили вон. Мораль в том, что в последнее время все только и делают, что выставляют меня вон. Включая швейцарцев. И знаешь, почему они только сейчас решили дать мне от ворот поворот?»

«Почему?»

«Но это же ясно как божий день! Потому что они увидели фотографию! Подумай об этом, Эррера! Я только и думаю об этом со вчерашнего вечера, и все выходит очень даже логично. Эта паршивая газетенка выходит и в Базеле, верно? Точно выходит, я специально узнавал. Очевидно, она попала в руки какого-нибудь наглого бюрократа. Он показал ее комитету. И только тогда комитет решил. Эта фотография их убедила. Так и вижу их всех в кружке, как они рассматривают ее, комментируют, обсуждают… Все вижу».

«А ты не думаешь, что тебя вычеркнули из списков участников конференции за то, что с тобой случилось в последние месяцы? Когда ты мне об этом говорил, ты сам был удивлен, что тебя не лишили с какой-нибудь отговоркой приглашения. И теперь вот: они это сделали».

«Да, но почему именно сейчас?»

«Потому что они вернулись из отпусков. Потому что конференция приближается. Потому что они только сейчас вспомнили про тебя. Откуда я могу знать? И вообще, какая тебе разница? Неужели ты думаешь, что на кого-то из оргкомитета снизошло откровение после того, как он случайно наткнулся на эту фотографию? И только тогда он решил отозвать твое приглашение? Ты мне об этом сейчас толкуешь? Это твое гениальное предположение?»