А уже в понедельник Владик вышел на работу в Подлипки — теперь в должности инженера.

После той памятной ночевки дома у Флоринского отношение Юрия Васильевича к Владику сильно охладело.

На прямые расспросы, почему тот такой хмурый, почему не столь говорлив, как раньше, не обсуждает с Владиславом ни футбол, ни космический корабль, ни Сергея Павловича, Юрий Васильевич только и отвечал, ласково, но категорично:

— Ничего, старичок, не случилось, просто работы навалилось много, из головы не идет, — и принимался в одиночестве бродить по лестнице или курилке, что-то напевая, потирая руки и скидывая пепел с папиросы куда ни попадя.

А потом Флоринский исчез, говорили, что его отправили на техническую позицию, на полигон в Тюратаме, оттуда они, вместе с ЭсПэ, старались попасть ракетой в Луну (что и сделали, первыми в мире, в сентябре пятьдесят девятого).

Без Юрия Васильевича стало, конечно, скучнее — зато на душе спокойнее. Откровенные антисоветские разговоры Флоринского смущали трепетное сердце комсомольца Иноземцева. Ведь он в ту пору искренне верил в учение Маркса — Энгельса — Ленина, верил, что у нас (и в странах народной демократии) самый передовой, самый лучший общественный строй. У нас царит социальная справедливость, человек не угнетает человека, и медицина бесплатная, и образование. И свое превосходство перед Западом мы доказываем, к примеру, в освоении космоса, а скоро опередим быстроногую Америку, как обещает товарищ Хрущев, и по мясу, молоку и другим сельхозтоварам.

Если бы мог Владислав попасть в ту же Америку или хотя бы в Германию с Францией и посмотреть воочию, наверняка бы задумался: а откуда там, через те же тринадцать лет после войны, взялись комфорт и богатство? Однако Иноземцев, поступая на работу в «почтовый ящик», дал подписку о том, что в ближайшие десять лет он не сможет выезжать за границу и контактировать с иностранцами — да и зачем ему были нужны та заграница и иностранцы, когда и без того все на свете в Стране Советов имелось? Например, лучшие в мире спутники и лунники, а также самолеты и корабли. А что до нарушений социалистической законности в годы, когда царил товарищ Сталин, посадки безвинных — таких, как Аркадий Матвеевич и даже Сергей Павлович Королев, — партия эти бериевские перегибы единодушно осудила и возвратила осужденных из лагерей, а потом реабилитировала несправедливо пострадавших, оболганных товарищей.

Тетрадку Цандера, которую отдала мама, и ее письмо Сергею Павловичу Иноземцев тайком привез на работу. И теперь (согласно правилам, ни один клочок бумаги не должен покидать пределов ОКБ) обратного пути им отсюда не было. У Владика сложился целый план: подкараулить Главного, когда тот утром идет от своей машины к кабинету. Многие сотрудники таким образом выходили напрямую на ЭсПэ и просили его о чем-то, чаще всего по поводу жилья, прописки или несправедливого взыскания.

Однако беда заключалась в том, что Королева той весной и летом застать в ОКБ в положенное время было трудно: он делил свое время между южным полигоном, станцией дальней космической связи, которую организовали в Крыму, недалеко от Евпатории, и объектами смежников.

В мае пятьдесят девятого, к примеру, Главный конструктор на совещании в Институте авиационной медицины сформулировал основные требования к будущим пилотам космических кораблей. (Подчеркнем еще раз: их тогда еще никто не называл космонавтами. И, к примеру, на тринадцатом съезде ВЛКСМ, что прошел в апреле пятьдесят восьмого, Никиту Хрущева и других руководителей партии и правительства приветствовала молодежь в скафандрах, то есть, как их называли в газетах, «стратонавты».) На том майском совещании в Институте авиационной медицины Королев, как это было у него принято, сначала выслушал предложения всех присутствующих: каким требованиям должен соответствовать человек, которому доверят кресло в первом космическом корабле. Звучали разные мнения: может быть, инженер-конструктор? Или подводник? Но, в конце концов, победила точка зрения, что первыми пилотами заатмосферных кораблей должны стать летчики. Они и без того летают порой на сверхвысоте, испытывают перегрузки и пребывают по много часов в полном одиночестве. Многие считают, что идея брать в первые космонавты летчиков стала реверансом Королева в сторону ВВС. В самом деле, вся медицина, госпитали, исследования в области того, как влияет сверхвысокий полет на организм, находились тогда в руках Военно-воздушных сил. Да они и не приняли бы чужих — к примеру, подводников или инженеров, если б тех им навязали в качестве первых космонавтов. Так оно и получилось впоследствии: летчики очень не одобрили, когда стали набирать в космонавты инженеров и врачей. И, говорят, впоследствии Сергей Павлович здорово жалел, что отдал первые полеты на откуп ВВС: надо было искать среди проектантов и конструкторов, считал он, и не столь суровые требования по здоровью к ним предъявлять. Надо было, чтобы у них хотя бы высшее образование имелось, а не просто летное училище. Но когда ему возражали, что брать в космонавты летчиков была его идея, Королев соглашался: да, скорее всего, я тогда ошибся, но очень уж мы в ту пору спешили!

Кроме ведомственной принадлежности, были сформулированы и другие требования к пилотам, которые должны летать за атмосферой: идеальное здоровье, возраст — до тридцати лет, рост — до ста семидесяти сантиметров, вес — до семидесяти килограммов. Подразумевались также, разумеется, чистые анкетные данные и определенный летный опыт.

После совещания с Королевым военные медики разъехались по гарнизонам и авиагородкам в поисках идеальных кандидатов на полет.

Как цирк или, скажем, театр немыслимы без премьер, без обновления программы, так и полеты за пределы атмосферы должны были постоянно подкидывать просвещенным зрителям и читателям что-нибудь новенькое. Желательно — каждый сезон. Успехов и достижений ожидали от космонавтики люди. Достижений и побед — требовало начальство.

Очередной затеей, очередным новым аттракционом для Никиты Сергеича Хрущева и восхищенного человечества было попадание ракетой в Луну. О неудачах в печати и на радио не сообщалось. Советским специалистам власти давали карт-бланш: запускать ракеты, невзирая на отказы, падения и аварии. Запускать — пока не получится. Сколько стоили те запуски? Никто не считал. Однажды председатель госкомиссии по расследованию причин очередной аварии с горечью сказал: мы стреляем городами, имея в виду количество ресурсов, что тратится на всякий неудачный пуск. Но о холостых выстрелах мало кто знал, и даже Владик, работавший в ОКБ-1, о неудачных пусках в Тюратаме не ведал.

Так и закончился год — за весь тысяча девятьсот пятьдесят восьмой только раз ракетчики порадовали руководство и советский народ запуском единственного спутника, третьего по счету. Королев очень хотел отправить ракету на Луну хотя бы тридцать первого декабря. Не вышло — ракета смогла подняться лишь четвертого января и по естественному спутнику не попала, прошла мимо. Стала первым искусственным спутником Солнца. В газетах и по радио стали трубить об очередном свершении. Никто не признавался, что целились в Луну и не попали. Делали вид, что так и задумано: достичь второй космической скорости, отправить аппарат в сторону «загадочной Селены», а потом — пусть, мол, улетает, все дальше и дальше в глубины Вселенной. Журналисты окрестили станцию «Спутник «Мечта».