После очередного доклада Кобылы я сказал задумчиво:

— Теперь, пожалуй, настало время вступить в общение с Харченко…

— Да вы что? — ощерилась она. — Я же вам говорила…

— А ты не брезгуй, — перебил я ее, — не мыло, не смылится.

— Что вы несете! — Она обозлилась как-то вяло, без агрессивности. — Меня просто стошнит.

— Ничего, тазик попросишь. Он принесет.

— Кретин, — выругалась она почти беззлобно, и я понял, в чем дело: ей импонировало крутое хамство.

Я серьезно наклонил голову, как если бы она сказала что-то умное:

— Тогда поговорим о технике безопасности. Ты небось по простоте душевной готова явиться к нему и с римской прямотой доложить: я согласна?

— Лягушку приятнее глотать сразу, а не по частям. — Она брезгливо передернула плечами.

— Верно. Но существует поговорка: простота хуже воровства. Опасно считать противника глупее себя. Не ценишь ты свою молодую жизнь.

В ответ она злобно зыркнула прищуренными глазами.

— Надень шортики и майку потоньше, чтобы соски торчали, да и зайди к нему с пустяковым вопросом по своей работе. Он тебе сделает гнусное предложение, ты же можешь сказать, что такая ерундовая консультация стоит не более поцелуя в щечку. А там, глядишь, слово за слово, постепенно дело и сладится.

Она скорчила скучающую мину, но слушала безропотно.

— И потом, когда страхаетесь, ни о чем его не расспрашивай, кроме как по собственной теме. О своих делах он рано ли, поздно обязательно сам расскажет, особенно если будут точки пересечения с твоей тематикой. Это тривиально. Но нам-то надо подобраться к лаборатории «икс». Относительно нее первый же твой прямой вопрос скорее всего будет последним. Я излагаю достаточно понятно?

Она коротко кивнула, не пытаясь изображать отсутствие интереса.

— Нужно будет выразить недоумение, почему Институтом командует такое ничтожество, как Щепинский, а не какой-нибудь талантливый и серьезный ученый, наподобие, например, самого Харченко. Вот этому не переставай удивляться и в конце концов получишь ответ на все вопросы. Это билет беспроигрышный.

Пристроив таким образом Кобылу приучаться к разнополым сексуальным контактам, я решил заняться охранниками: пора уже иметь возможность хоть изредка посещать их контору. Из них наиболее перспективным казался парень, от которого я получил пинок в зад при первой попытке сунуть нос в «Извращенное действие». На нем уже висело убийство Философа в психушке, но для завязки разговора следовало состряпать еще что-нибудь. Это не представлялось особенно сложным, поскольку он был приезжим, жил один, шлялся по дискотекам и — для нас самое главное — постоянно водил в свое жилище девчонок, не отдавая предпочтения никаким возрастным категориям.

Пасти его выпало Васе, который и предложил через несколько дней план вербовки.

Каждый норовит пользоваться вещами, к которым привык. У Васи была стойкая привычка к юным девочкам, исключительно к распутным, и чутьем на них он обладал потрясающим. Он безошибочно, с первого взгляда на улице, распознавал в какой-нибудь пигалице с косичками опытную потаскушку, готовую немедленно предаться блуду. А эти несовершеннолетние падшие создания в свою очередь отвечали ему взаимностью, охотно соглашаясь иметь с ним дело «за так», бесплатно, тогда как другому человеку его возраста — Васе было за тридцать — сказали бы: «Отвали, папаша», или заломили бы несуразную цену. Они видели в нем «своего», испорченного ребенка-переростка, каковым он, в сущности, и был.

Он продемонстрировал мне нескольких маленьких распутниц, и я выбрал из них наиболее смышленую, не лишенную актерских наклонностей. Она подсунулась к нашему подопечному на дискотеке и, для порядка покочевряжившись, согласилась на его предложения, а ночью в снимаемую им квартиру вломилась бригада угрозыска. Я подрядил своих бывших коллег за бабки устроить небольшой спектакль — мне и самому когда-то случалось оказывать приятелям подобные услуги. Они чин по чину составили протокол, взяли от девчонки заявление, как он ее насиловал да еще заставлял пить спиртное, и удалились, лишь только появился я с моими ребятами.

Парень оказался тупицей, и у нас поначалу конструктивное общение не налаживалось.

— Ты знаешь, какой срок схлопочешь, если она не заберет заявление? — Я качнул головой в сторону ванной, куда чистоплотный Вася отправил девчонку мыться.

Вместо ответа он сплюнул на пол.

— Плеваться на допросе нельзя, — ласково сказал Вася и съездил ему по роже.

— Подожди, еще успеешь с ним поработать. Наденька лучше ему наручники. — Я вытащил из кармана пушку, потому что парень слегка напружинился. — А ты, — повернулся я к Джефу, — потопчись на всякий случай на улице: мало ли что…

— Известно ли тебе, — продолжал я, — что сделают с тобой зэки уже в следственном изоляторе?

Он хотел было опять плюнуть, но воздержался.

— Тогда, может быть, ты знаешь, что сделает с тобою Щепинский?

Это его проняло: он слегка заерзал на стуле.

— Ему наверняка не захочется, — добавил я деловито, — чтобы такой человек, как ты, оставался живым, хотя бы и в лагере. А на тебе висит еще и убийство.

— Что вы мне шьете? — не выдержал парень. — Какое убийство?