— Исчерпывающе, и этим вернул мне душевный покой. Но знаешь, что странно: именно сейчас, когда ты рассуждал разумно и миролюбиво, мне стало вдруг страшно… Нет, нет, не беспокойся, уже все прошло. Просто нервы, наверное… Беременная женщина все-таки.

С этого дня взаимное доверие между нами безоговорочно восстановилось, и совместная жизнь стала безмятежной. Оба мы понимали, что, как и все на свете, счастливый период вечно длиться не может, но старались об этом не думать и тем более не разговаривать.

Полину украшала беременность. Она и так казалась мне, как женщина, совершенством, но сейчас ее красота стала плотнее, весомее, если можно так выразиться, осмысленнее. Это была уже не девчонка, хотя бы и невероятно соблазнительная, а полностью расцветшая прекрасная женщина.

Криминальное досье «Извращенного действия» практически было закончено. Оставались мелочи — уточнение имен, адресов, телефонов, составление общей сводки рабочей тематики научных сотрудников и отдельно — перечня лиц, имеющих доступ к компьютерам и дискетам, — не тяжелое, но скучное занятие. Затем надо будет весь оперативный материал систематизировать и представить в наиболее удобном виде для восприятия моими нанимателями. Даже если совсем не спешить, такая работа не может занять более одного, от силы полутора месяцев, и это меня категорически не устраивало.

По нашим с Полиной подсчетам, рождения ребенка следовало ожидать в марте, и до того трогать «Извращенное действие» я не собирался. В период подготовки карательной операции хозяин положения — я, но, как только операция завершится, я становлюсь потенциальным объектом охоты, а при плохом стечении обстоятельств — объектом фактическим. Учитывая мощь замешанных в деле структур, ликвидация конторы Щепинского будет внушительным катаклизмом, мини-концом света, а для кого-то и реальным концом. К этому моменту наш будущий младенец должен быть вне досягаемости как длинных лап государственных служб безопасности, так и любознательных рук ученых-фанатиков.

Иными словами, нужно было потянуть время таким образом, чтобы месяца через два с половиной, в декабре, представить адептам «Общего дела» мои достижения в полном объеме, выслушать их предложения — каковые, я не сомневался, последуют — относительно практического применения добытых знаний, договориться о гонораре и гарантиях безопасности, а после Нового года приступить к подготовке Судного дня для «Извращенного действия».

Получалось, мне требовалось куда-то деть как минимум месяц, а его просто так из календаря не вычеркнешь, тем более из календаря беременности. Без приличного повода волынить с работой тоже нельзя: это будет сразу замечено и отмечено как халтура или, хуже того, вызовет более серьезные подозрения. Выход был только один, достаточно традиционный, — самому создать трудности и самому же их преодолевать.

Джеф позволил себе лишь слегка удивленный взгляд, когда я, отбирая фотоснимки для промежуточного отчета Порфирию, остановился на далеко не лучших отпечатках видеокадров о допросе покойника в лаборатории «икс». Понятно, осечки в фотосъемках будут поставлены мне в минус, но не серьезный — дело рабочее, житейское. Зато теперь для получения новой серии снимков требовалось еще раз отследить сеанс реставрации в лаборатории «икс», и в результате, с учетом ее нечастого использования, я легальным путем уничтожал лишний месяц.

В октябре таких сеансов не наблюдалось, зато ноябрь по этой части выдался «урожайный» — мы зафиксировали два случая, причем второй отличался идеальной наглядностью. Допрашивали труп высокопоставленного контрразведчика, который им всем чем-то основательно насолил. Генерал-лейтенант Чешуйцев — я уже знал его и фамилию и должность — был разъярен и орал не только на своих подручных, но и на Щепинского, и даже, против здравого смысла, на покойника. Из-за криков и суматохи, а также благодаря генеральскому адьютанту, который несколько раз звонил по сотовому телефону, я мог беспрепятственно включать видеокамеру сколько захочется. Как выяснилось через два дня, когда на входе дежурил Бугай и мы извлекли кассету из видеокамеры, фильм получился эффектный, но уж больно неаппетитный. Покойник при жизни имел полковничьи погоны и погиб от взрыва бомбы, подложенной в его же портфель, так что сейчас его и трупом назвать можно было лишь с натяжкой, а правильнее всего — обрубком. Снимки, где генерал орет на этот обрубок, были впечатляющими, хотя и тошнотворными.

Помимо этого безобразия мы зафиксировали еще три, уже ставших привычными, сеанса омоложения, не слишком для нас интересные, поскольку пациентами были малоизвестные люди.

Одновременно я заставил Кобылу написать нечто вроде реферата — краткий обзор основных направлений деятельности лаборатории Харченко. Насколько я мог понять, все его исследования так или иначе сводились к различным способам внешнего вторжения в человеческий мозг. Что касалось практических целей его работы, то конкретно была известна только одна, уже во многом достигнутая, — адресное уничтожение информации, остальными же он не делился ни с кем, даже в постели с Кобылой, хотя они именно там иногда вели беседы на научные темы. Но судя по тому, с какой настырностью он стремился к прямому вмешательству в мозговые процессы, все преследуемые им цели были, мягко говоря, неэтичными.