Утром Джеф принес мне слепок с ключа от ее наружной двери, а еще через день объявил, что вечером повезет новоиспеченную фотомодель сниматься в студии, предоставленной ему на время приятелем.

— Мне понадобится вся ночь. Продержишь?

— Постараюсь… — его голос звучал не слишком уверенно, — если пойдет обнаженка…

— Не спеши, вдруг спугнешь. Вот тебе пара таблеток. Вообще-то одной достаточно: в шампанское, коньяк — все равно. Будет спать как убитая.

— Кайф ломаешь, начальник.

— Ничего, потом наверстаешь. Иди.

Фиме, Васе и мне выпала трудовая ночь.

Васе опять, как и у Щепинского, пришлось заняться обыском. Я практически был уверен, что припрятанных кассет не окажется, но мне требовалась стопроцентная гарантия.

Фима же пустился в плавание по безбрежному морю компьютерной памяти.

Он часа полтора щелкал клавишами, полностью отрешившись от реального мира и с увлечением наблюдая потоки проплывающих на экране букв, чисел и графиков, то белых на голубом фоне, то зеленых на черном. Иногда он вполголоса спрашивал о чем-то компьютер либо отпускал в его адрес неразборчивые замечания.

— Кажется, все, — объявил он наконец, очистив экран от текста, — искомых программ нет, — и, помолчав, удивленно добавил: — А знаешь, у нее голова неплохая, ничего работает… и представь себе, она занята исключительно чистой наукой.

— Я так и думал, но…

— Почему ты так думал? — перебил он меня.

— В институте она бывает только на научных семинарах. В сеансах омоложения не ассистировала Щепинскому ни разу. А вот Кобыла… другая его аспирантка, — сколько угодно. О подводной части айсберга она и понятия не имеет. Для нее Щепинский — бескорыстный рыцарь науки.

— Все так, — кивнул Фима и потянулся к выключателю компьютера.

— Постой, я к чему клоню… ты подумай еще все-таки… если в этом компьютере что-то хранится, то оно спрятано, в том числе и от нее, и даже в первую очередь от нее.

— Трудно сказать. Я ведь что просматривал — подменю, субдиректории, заголовки… где заголовок странный, там первые строчки файлов. А смотреть все подряд — сам понимаешь… жизни не хватит.

— Напряги орган мышления. Неужели ты не перехитришь Щепинского?

Этого оказалось достаточно: он снова с остервенением взялся за клавиатуру, тихонько бормоча и уговаривая компьютер.

Учитывая, что в доме имелись пепельницы и даже окурки в них, я позволил себе, отойдя в сторону, закурить и вдруг услышал возглас Фимы, чуть громче его монотонного бормотания:

— Ну, давай!.. Давай раскрывайся!..

— Что такое? — подошел я к нему.

— Сам посмотри, — хихикнул он довольно, — ты правильно угадал… Гляди: подпрограмма транспонирования многомерных матриц, занимает, представь себе, — он опять хихикнул, — больше сорока мегабайт! А на это за глаза нескольких килобайт хватит. И видишь, просто так файлы не открываются… ничего, ничего…

Его пальцы забегали по клавишам, и экран заполонило суматошное мелькание таблиц, текстов и схем.

— Ах ты так? — цедил он сквозь зубы. — А что скажешь теперь?

Глаза Фимы горели азартом, он был похож на пулеметчика, косящего ряд за рядом солдат врага. И компьютер не устоял перед таким натиском: жалобно пискнув, он вывел на экран перечень заголовков гипнограмм Крота и Щепинского.

Лицо Фимы озарилось величием, он ждал знаков восхищения, и я решил его поощрить:

— Поздравляю. Я же говорил: куда Щепинскому тягаться с тобой.

— Испортить или стереть? — спросил он с лаконичной суровостью, словно речь шла о том, следует ли прикончить поверженного наземь противника.

Минуту назад я и сам был уверен, что если эти файлы найдутся, их надо будет так или иначе подпортить, но сейчас у меня мелькнула другая мысль.

— Ни то, ни другое. Скопировать и запомнить вход в эти программы. А напакостить еще будет время.

Когда мы, убедившись, что не оставили за собой следов, покинули жилье Виолетты, по улицам уже пошли первые трамваи и в морозном воздухе громко разносился скрежет их колес на поворотах.

Пока я все теснее сжимал кольцо слежки вокруг Щепинского и копался в его грязном белье, Фима приступил к выполнению своей главной работы.

Первый разговор о ней состоялся за коньяком. Я ему предложил целенаправленно исказить гипнограммы омоложения и кратковременной реанимации таким образом, чтобы компьютер не воспринимал внесенные изменения как сбой в программах. Блоки программ, из которых Щепинский конструировал свои изделия, создавались виртуозами, и внутрь каждого модуля была встроена защита от искажений. Стоило в записи модуля изъять наугад какой-нибудь знак либо поменять два знака местами, как при запуске программы на экране высвечивался красный прямоугольник с надписью: «Нарушение в программе», и компьютер издавал возмущенный писк.