Михал набрал полную грудь воздуха и торжественно закончил:

— Со всей ответственностью могу вас заверить, уважаемые пани, что ни один из перечисленных в завещании вашей прабабушки предметов искусства нигде не фигурировал. Абсолютно нигде! Никогда! Не встретилось мне ни одного упоминания ни об одном из них! А это может означать лишь одно: все они по-прежнему лежат в сундуке, как и лежали все эти долгие годы. Никто их не видел, никто к ним не притронулся!

В изумленном молчании взирали мы на молодого искусствоведа, и смысл его слов постепенно доходил до нас. Если он не преувеличивал своих познаний… Если говорил правду, тогда и в самом деле оставалась надежда на то, что сокровища моих предков до сих пор пребывают в сундуке, запрятанном в каком-то укромном месте…

Тетя Ядя была потрясена.

— Ну знаете ли… — только и вымолвила она.

Люцина очнулась первой.

— Э… — скептически протянула она. — Не морочьте голову! Если даже что-то такое и лежит в каком-то сундуке, что нам с того? Мы никогда этого не увидим. Ерунда все это!

— Но почему? — возмутился Михал. — Я же вам объяснил…

— Мало ли что ты объяснил, сынок. Объяснять можешь сколько угодно, да что толку? Ты вот скажи: найди мы сундук, станем богатенькими, ведь так?

— Разумеется! Еще какими богатыми!

— Вот я и говорю — ерунда все это! Наша семейка богатой стать никак не может. Сколько было примеров, сколько возможностей, и знаете, чем все кончалось? Хоть кто-то из нашего рода разбогател? Что молчите?

Люцина безусловно была права. Над нашим родом висело какое-то проклятие, в силу которого любая возможность разбогатеть кончалась фиаско.

— Так оно и было, — пришлось неохотно признаться.

— Каждый делал все от него зависящее, только бы не разбогатеть. Я уже не говорю о том, что перед самым Варшавским восстанием все съехались со своим имуществом в квартире бабушки, и, конечно, в эту квартиру угодил первый же снаряд, когда семейство отсиживалось в убежище. Насколько мне известно, мой папочка продал сад как раз тогда, когда торговцы овощами и фруктами начали процветать вовсю. А доллары, которые наше семейство поспешило спустить во время оккупации, считая, что они уже не понадобятся? А до этого, кажется, еще что-то такое идиотское выкинули…

— Точно, выкинули! — подхватила Тереса. — Твой дедушка продал участок под Варшавой, одиннадцать гектаров, и на следующий день на вырученные деньги смог купить коробок спичек…

— Ну зачем же преувеличивать? — упрекнула мамуля младшую сестру. — И вовсе не коробок спичек, а петуха!

— Ив самом деле купил петуха за одиннадцать га? — пожелала удостовериться тетя Ядя.

— В самом деле. Инфляция была страшная, петух как раз столько стоил.

— Господи! — в отчаянии простонал Михал Ольшевский. — Но это было раньше. Может, теперь уже проклятие больше не тяготеет?

— Ерюсь, тяготеет! — холодно произнесла Тереса. — Уже после войны моя средняя сестра выбросила в Вислу два обручальных кольца из червоного золота…

— …а моя мамуля выбросила на свалку корсет, в который бабушка зашила золотые рубли, — добавила я. — Но не стоит отчаиваться. Вот, например, Тереса еще не довела своего супруга Тадеуша до банкротства…

— …но уговорила его приобрести акции золотых приисков, — сокрушенно призналась Тереса.

— И что?

— А ничего. Держим эти акции. Сейчас красная цена им — шесть долларов.

— А купили за сколько?

— За четыреста.

— Не вздумайте продавать! — предостерегла Люцина.

— Продадите, а на следующий день окажется — на тех землях обнаружены залежи урановых руд…

Нет, так мы зайдем слишком далеко. Мне очень привлекательным показался столь красочно расписанный Михалом сундук, надо вдохнуть немного оптимизма в теток.

— Послушайте, что скажу! — начала я голосом вещей пророчицы. — А может, то знамение свыше? Может, завелась в нашем роду одна-единственная умная голова в лице моей прапрабабушки и она решила преломить фамильное проклятие? Видите же — богатства свои не растранжирила, собрала все до крошки и в сундук запрятала. Сами подумайте — если мы теперь начихаем на ее сундук, это будет классическим проявлением идиотизма, ведь каждый нормальный человек принялся бы за розыски сундука, даже если тот и не существует…

— Ручаюсь — он существует! — крикнул Михал Ольшевский.

— Существует или нет — искать надо. Может, проклятие за века немного повыдохлось…

— Она права! — поддержала меня тетя Ядя.

— Ээээ! — стояла на своем Люцина.

Михал не мог усидеть на месте, и в возбуждении принялся бегать по комнате, восклицая:

— Ну что вы за это проклятие ухватились! Проклятиями нельзя руководствоваться! А если не станете искать… Это преступление! Преступление перед национальной культурой! Такой случай выпадает раз в сто лет в нашей стране! Преступно не воспользоваться им!