Он играет в фильме Карлоса Сауры «Танго», и я много раз пересматривала сцену, где его «банда» встречается с другой. На фоне синхронно танцующих мужчин Карлос в черной майке ведет, а Хулио Бокка, одетый во все белое, следует. Потрясающая стилизация под уличное танго тех лет: в ней суровая мужественность встречается с гомоэротичной культурой под мелодию Пьяццоллы Calambre («Электрошок»). И вот небожитель стоит перед нами, объясняя, как «пальцы рук должны схватиться за пол».

— Ног, — поправляет кто-то, и все смеются, очарованные его английским. Карлос красив смуглой и элегантной красотой и при этом обезоруживающе мил. Даже слишком. Его походка и движения завораживают меня. Настолько, что я забываю дышать. Я даже не мечтаю выйти с ним на танцпол. Но после мастер-класса в студии в его честь организуется милонга. И в приглушенном свете внезапно он… то есть мы… то есть я…

Точнее так: это не я. Мое тело, словно парализованное, стоит напротив его, а сердце бешено колотится где-то почти в горле. В ужасе я смотрю вниз и вижу две пары черных туфель.

— Не смотри вниз. Просто следуй за моей грудью, — улыбается Карлос, причем ухитряется делать это отнюдь не покровительственно.

И внезапно все происходит. Мы движемся — он на меня, я назад, хотя кажется, он вообще ничего не делает. Просто скользит по полу, увлекая меня за собой. Настолько легко и непринужденно, я даже не понимаю, делаем ли мы какие-нибудь фигуры.

— Просто идем, — его точеное лицо так близко, что я задыхаюсь. — Ты иди, не беги.

Танец окончен. Все получилось: мы просто прошлись. Никаких ганчо, никаких сакад, никаких сэндвичей.

— Спасибо — улыбается он учтиво.

— Ну и как оно? — ухмыляется подошедший Джефф.

— Это было… — я пытаюсь подобрать нужные слова, но в голову ничего не приходит.

А тем временем Джеймс танцует с аргентинкой Сесилией, которая уже десять лет живет в Новой Зеландии, работает хореографом и помогает Карлосу организовывать местные мастер-классы. У нее лучезарная улыбка, восхитительная фигура, водопад темных кудрявых волос, на ногах красуются черные туфельки с чуть приоткрытыми носками.

— А ты как? — спрашиваю Джеймса.

— Господи, — говорит он, и, похоже, как и я, он ошеломлен.

После пяти минут, проведенных с Карлосом, вернуться в мир смертных и танцевать с ними мучительно — и физически, и морально. Я не могу выразить, что именно не так в том, как они двигаются или обращаются со мной, но чувствую, что все неправильно. Ибо благодаря Ривароле теперь знаю, каким может быть танго, и хочу еще такого.

Теперь мой график плотно расписан: школа Дэна Грина, студия Тима Шарпа, еженедельная милонга в баре Fuego и позади ресторана Bodrum. Я, Джеймс и Джефф танцуем четыре раза в неделю, наблюдая за разладом в нашем маленьком танго-мирке: Дэн с женой никогда не появляется на вечерах, устраиваемых Тимом Шарпом, который, в свою очередь, кажется, предпочел бы умереть, чем станцевать хоть раз в школе Грина. Два лидера, два маленьких лагеря. Церковный раскол в танго. В один вечер проводятся две милонги, и я порхаю с одной на другую, ведь мне все мало.

Мы занимаемся в мрачных студиях, в полуразвалившихся барах, в гулких церковных залах, напоминая черными одеяниями скорбящую после похорон семью. Мы абстрактно движемся под абстрактные мелодии Пьяццоллы, такие как Pulsaci'on 1 («Пульсасьон 1»), Solitude («Одиночество»), Libertango («Либертанго»), Violentango («Виолентанго»), Pulsaci'on 2 («Пульсасьон 2»), Pulsaci'on 3 («Пульсасьон 3»). Мы даже не знаем, что это за музыка, потому что не слышим ее, слишком занятые выполнением шагов. Простотой импровизаций и жестокостью, с которой отрабатываем друг на друге ганчо, двойные ганчо, сэндвичи, сакады и тройные сакады, мы походим на брутальных прародителей танца.

Жизнь снова обретает смысл. Я познакомилась с новыми людьми и начала заводить друзей. Местное зарождающееся танцевальное сообщество принимает всех желающих. Даже Джеймс отмечает, что я выгляжу «почти счастливой».

Танго уже приоткрыло мне дверцу в мир красоты, пока еще недостижимой, но только пока. И уже становится моей первой безрассудной страстью в моей жизни.

И клянусь именем Пьяццоллы, что мои «годы одиночества» закончились.

Однажды вечером под конец занятий Джеймс поинтересовался, не хочу ли я присоединиться к группе тангерос и отправиться в Буэнос-Айрес на Третий международный конгресс аргентинского танго.

— Звучит солидно. Наверное, это для профессионалов, — сказала я.

— Мы и есть профессионалы, Капка. Мы профессиональные фанаты танго, — возразил Джеймс.

Проверила свой ежедневник, хотя и так знала, что никаких планов у меня нет. Проверила банковский счет — та же история, пусто. И в ту же неделю забронировала билет на самолет. В кредит. Я танцевала шесть месяцев, и могли понадобиться годы, чтобы стать хорошим исполнителем или обзавестись деньгами. Так какой же смысл ждать?

Так я оказалась в маленьком автобусе, который вез меня и еще пятерых новозеландцев из аргентинского аэропорта. Наша компания состояла из начинающей Гретель, Джеймса, чопорной пары учителей из Веллингтона и их соотечественника по имени Натан, про которого все говорили, что нужно станцевать с Натаном, чтобы почувствовать, что такое настоящее танго. И я очень этого ждала, поскольку, надо сказать, очень боялась танцевать с аргентинцами. У меня было тайное подозрение, что я все делаю неправильно, а ноги не выдерживают никакой критики, хотя в последнее время я только о них и думала.