Шрифт:
Россия хронически больна коррупцией. Хотя многие полагают, что коррупция – то есть противоправная деятельность (действие или бездействие), заключающаяся в использовании должностным лицом предоставленных полномочий с целью незаконного достижения личных и (или) имущественных интересов (заметьте, речь о коррупции не только в системе власти, но и о деловой коррупции), – расцвела лишь в последние годы. Явление это существовало в России с незапамятных времен и делилось на мздоимство (плату за соблюдение закона) и лихоимство (потворствование противозаконным действиям должностного лица).
В XII–XVI вв. «кормление» (так в те времена называли подношения государевым людям) было единственным средством оплаты труда наместных чиновников. Великие и удельные князья направляли в подконтрольные им территории своих представителей, а тамошнее население обязывалось содержать, или «кормить», княжеское управление на протяжении всего периода пребывания. «Корм» кормленщикам предоставлялся в основном съестными припасами, а для лошадей предписывались поставки овса и сена.
Злоупотребления пожалованным статусом начались еще тогда – местные управители быстро смекнули, как «монетизировать» свое пребывание у власти. С того же времени ведется «непримиримая борьба» с коррупцией.
Еще в XV–XVI вв. московские князья пытались усмирять аппетиты кормленщиков, регламентируя «питание» в специальных грамотах. В 1555 г. в ходе первой в России реформы местного самоуправления укоренившийся к тому времени порядок «кормления» был ликвидирован, а сборы на содержание кормленщиков преобразованы в особый налог в пользу казны. Несмотря на это, «кормление» в различных вариациях просуществовало вплоть до XVIII в. Естественно, помимо обязательной уплаты налога.
Петр I «реформаторски» повелел платить чиновникам фиксированное жалованье, а взяточничество было приравнено к уголовно наказуемым деяниям [71] . Однако многочисленные военные кампании, «прорывные» градостроительные проекты и непрекращающееся воровство держали казну в «голодном теле», посему содержание чиновникам выплачивалось нерегулярно, и взятки, особенно для бюрократии низших подвидов, вновь стали основным источником дохода.
71
«Реформаторство» Петра I взято в кавычки отнюдь не случайно, поскольку до сих пор общество не выработало однозначного отношения к тем преобразованиям. К примеру, Алексей Толстой подвел итоги петровской модернизации так: «Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А подтянутая им (Петром I. – Н.К.) за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде – рабою». (Цит. по: Стариков Е.Н. Общество-казарма: от фараонов до наших дней. – Новосибирск, 1996. – С. 301).
После смерти Петра I власти, по сути, смирились со сложившимся положением и постепенно восстановили систему «кормлений». Екатерина II снова попробовала справиться с порочной практикой, распорядившись выплачивать чиновникам фиксированное довольствие, тем не менее, низкие размеры жалованья и практически полное отсутствие эффективных антикоррупционных мероприятий привели к тому, что поборы продолжились.
Коррупция что в дореволюционной России, что в наши дни процветала не только в системе государевой службы, но и в общественном секторе. Например, в 1914 г. были опубликованы результаты аудита расходования средств по шести страховым больничным кассам юга России. Из собранных средств непосредственно на лечение, выдачу пособий и пенсий было израсходовано 625,4 тыс. руб., а на содержание аппарата и организационные расходы – 533,1 тыс. руб. [72] . Понятно, что никакие дрова, веники или чернила не закупались. Собранные деньги и «купленные» на них товары по документам списывались, а на деле – попросту разворовывались.
72
Краткий свод отчетов окружных страховых товариществ // Известия Совета по делам страхования рабочих. – 1915. – № 7. – С. 40–41.
Коррупция стала одной из причин недовольства населения, вылившегося в поддержку Октябрьского переворота 1917 г. Не случайно в Уголовном кодексе Советской России 1922 г. взяточничество приравнивалось к контрреволюционной деятельности, а мерой наказания за коррупцию стал расстрел. Впоследствии меры ответственности были смягчены, однако в периоды сталинских чисток пострадало, в том числе, немало коррупционеров, имевших дорогостоящую недвижимость, часто оформленную на близких родственников или подставных лиц, а также огромные сбережения [73] .
73
Так, в голодное послевоенное время (причиной отмены «хлебных карточек» в 1947 г. было не «восстановление народного хозяйства», а неурожай и невозможность предоставить соответствующее покрытие) были раскрыта и доведена до суда целая серия «дел» в сфере действия министерств, главков и предприятий, непосредственно производящих продукцию повышенного и повседневного спроса: «Хлебное дело», «Ткацкое дело», «Винное дело», «Музыкальное дело», «Денежное дело», – имевших чисто коррупционный характер. Суть «Хлебного дела» заключалась в следующем. В течение 1945 г. Совнарком СССР выделял хлебопекарной промышленности через «Росглавхлеб» муку, сахар, сгущенное молоко, сливочное масло, сахарин, изюм, джем, мясные консервы и другие продукты особой важности. Предположим, хлебозаводу или кондитерской фабрике выписывалась тонна сахара, но реально отпускалось лишь 950 кг, а 50 кг оставались как «откат» у снабженцев «Росглавхлеба». Чтобы покрыть недостачу, при изготовлении, допустим, печенья, осуществлялось недовложение: вместо тонны в производство шло 900 кг. Практиковались и прямые хищения за счет неполного оприходования поступавших продуктов. В послевоенных условиях это легко объяснялось пропажами из распломбированных в пути вагонов или грабежами – численность преступных групп была в те годы велика. «Сэкономленное» продовольствие сбывали на рынках и через коммерческие магазины. Сгубила же коррупционеров, как это часто бывает, «сладкая жизнь» напоказ. Суд приговорил участников коррупционной цепочки к различным срокам лишения свободы (от 10 до 25 лет) с конфискацией имущества как самих осужденных, так и их родных.
Что же до недавнего советского прошлого, то в памяти сохранились коррупционные дела министра внутренних дел СССР Николая Щелокова (большого друга Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева), узбекское «хлопковое дело», на котором сделали имя следователи Прокуратуры СССР Тельман Гдлян и Николай Иванов, громкий судебный процесс (с расстрельным приговором) директора Елисеевского гастронома в Москве Юрия Соколова.
Знали бы борцы с коррупцией из далеких 80-х, что менее чем через десять лет, когда в обиход войдет неведомый прежде термин «приватизация», а коррупционные поборы станут привычными, многие школяры в размышлениях о собственной будущности все чаще станут задумываться о госслужбе как наиболее быстром способе безнаказанного обогащения!
Сегодня в мире
Можно сколь угодно долго рассуждать о масштабах распространения коррупции в современной России, спорить об объемах коррупционного оборота и сокрушенно вздыхать после ознакомления со свежими данными Индекса восприятия коррупции (ИВК) Transparency International (в 2012 г. Россия заняла в ИВК 133-е место из 174), но в любой дискуссии рано или поздно прозвучит извечный русский вопрос «Что делать?».
Начнем с международных практик. В умах сограждан железобетонно утвердилось убеждение, что коррупцию нужно выводить из нашей жизни минимум лет сто. Мировой антикоррупционный опыт свидетельствует, что сроки могут быть значительно уменьшены. Посмотрим, как боролись с коррупцией там, где ее уровень некогда был сопоставим с нашим, а ныне стабильно низок.
В Швеции (четвертое место в ИВК-2012) еще несколько десятков лет назад коррупция цвела и благоухала. Однако в середине ХХ в. после кардинальных институциональных нововведений (смены приоритетов государственного регулирования экономики с компаний на домохозяйства, открытия доступа к внутренним государственным документам, создания независимой судебной системы, повышения престижа госслужбы, в том числе за счет увеличения зарплат чиновников) настроения шведской бюрократии существенно изменились. Сегодня за нарушение этических норм, а тем паче за коррупционное преступление в Швеции наказывают невзирая на лица, лишая и денежного довольствия, и текущего социального обеспечения, и будущей пенсии. Вряд ли кто-нибудь из нынешней шведской бюрократии, находясь в здравом рассудке, станет рисковать публичным имиджем, общественным положением и материальным статусом [74] .
74
К слову, превышение зарплат в системе государственного управления над реальным сектором – общемировая тенденция. Например, в Канаде средний доход государственного служащего с учетом премий в середине нулевых составлял 6 тыс. долл. при средней зарплате в реальном секторе в 3,2 тыс. долл. В ЕС многие высокопоставленные чиновники получали еще больше – до 16 тыс. евро при средней зарплате по экономике в 3–3,5 тыс. евро. (Иноземцев В.Л., Кричевский Н.А. – Экономика здравого смысла. – М., 2009. – С. 197).