Шрифт:
Здесь и смена технологических циклов («технологических укладов», в терминологии академиков РАН Дмитрия Львова и Сергея Глазьева), далеко не всегда, впрочем, предопределяющая наступление очередного кризиса. И разнонаправленность финансовых процессов, когда на этапе экономического подъема прирост совокупного спроса оказывается выше темпов увеличения совокупного предложения, а на этапе спада – наоборот. И преднамеренные действия одних участников рынка против других, предпринимаемые с целью реализации рисков, принятых другой стороной (скажем, игра против курсов акций или национальных валют). И ошибки в монетарном или бюджетном регулировании. И, конечно же, пресловутый человеческий фактор, непросчитываемый и непрогнозируемый в силу иррациональности («защиту от дурака» в системе государственного и общественного регулирования экономики пока не придумали).
К слову, единая позиция по вопросу о причинах предыдущих кризисов на сегодняшний день также не выработана, да и вряд ли когда-нибудь будет сформулирована. Например, по поводу причин Великой депрессии одни экономисты говорили о зарегулированности – парадоксальное на первый взгляд суждение, тем не менее находящее подтверждение в существовавших в те годы нормативных ограничениях [163] . Другие – о переинвестировании в реальном и фондовом секторах [164] . Третьи (монетаристы, в частности Фридман) – о недостаточной ликвидности в банковском секторе: мол, в создании «кризиса доверия», приведшего к волне банкротств кредитных организаций, повинна неверная политика Федеральной резервной системы США (ФРС), не оказавшей своевременную финансовую поддержку оступившейся экономике.
163
К примеру, Гэлбрейт отмечал, что «в США в двадцатые годы существовали лимиты на объем реального капитала, который компания могла получить за счет выпуска на рынок своих акций» (Гэлбрейт Дж. Великий крах 1929 года. – Минск, 2009. – С. 72).
164
Как писал Кейнс, «было бы нелепо утверждать, что в Соединенных Штатах в 1929 г. имелись избыточные инвестиции в строгом смысле этого слова. На самом деле положение было совсем иным. Новые инвестиции в течение предыдущих пяти лет были в целом настолько велики, что доход от дальнейшего их увеличения при трезвом расчете рассматривался как быстро падающий» (Кейнс Дж. М. Указ. соч. – С. 298).
Мнения Гэлбрейта и Кейнса, приведенные в сносках, а также Фридмана можно расценивать как «частные случаи» более поздней классификации Бурлачкова. Так же как и точку зрения Глазьева, риторически вопрошающего: «Что не так с механизмом современной экономики?» И тут же отвечающего: «В нем отсутствуют ключевые составляющие – нет системы управления развитием, нет механизмов поддержки инновационной и инвестиционной активности. Зато есть чрезмерный балласт в форме раздутого, некомпетентного и коррумпированного госаппарата, бесящегося с жиру олигархата и бессчетного количества спекулянтов – все они обременяют экономику» [165] .
165
Глазьев С. Об альтернативной политике устойчивого социально-экономического развития России // Мир перемен. – 2013. – № 1. – С. 89.
Раз до сих пор нет четкого понимания причин кризисных явлений, вряд ли в обозримой перспективе будет найдено, а главное, успешно апробировано универсальное антикризисное противоядие, которое не окажется плацебо, пустышкой.
Проиллюстрирую на конкретных примерах. Кейнс говорил, что «в условиях бума нужна не более высокая, а более низкая ставка процента. Последняя дает возможность поддерживать состояние так называемого бума. Эффективное средство борьбы с экономическими циклами нужно искать не в устранении бумов и установлении хронической полудепрессии, а в том, чтобы устранить кризисы и постоянно поддерживать состояние квазибума» [166] .
166
Кейнс Дж. М. Указ. соч. – С. 299.
По совпадению, этот совет Кейнса был отчасти созвучен принципам laissez-faire (экономики, свободной от государственного вмешательства), исповедуемым главой ФРС с 1987 по 2006 г. Аланом Гринспеном. В начале нулевых Гринспен «по Кейнсу» снижал учетную ставку (с 6,5 % в мае 2000 г. до 1,0 % в январе 2003 г.), заодно борясь с последствиями лопнувшего пузыря акций высокотехнологичных компаний, тем самым «поддувая» потребительский спрос и поддерживая «состояние квазибума». Привела такая «поддержка» сначала к локальному кризису 2006–2007 гг. на рынке американской ипотеки, а затем и к глобальному кризису, взявшему старт с банкротством 15 сентября 2008 г. инвестиционного банка Lehman Brothers.
Еще один эпизод: с 2008 г. в денежной системе США происходит усиленная накачка ликвидности (подробнее об этом ниже), той самой финансовой помощи, о которой когда-то говорили монетаристы во главе с Фридманом. И что? За прошедшие годы Америка окончательно вышла из кризиса? Хотя многочисленных социально-экономических ужасов, как во времена Великой депрессии, без сомнения, удалось избежать.
Нельзя сбрасывать со счетов и политический аспект: в Америке утвердилось мнение, что Джордж Буш-старший проиграл президентскую гонку Биллу Клинтону, потому что «проявил безразличие к опасениям населения, связанным с выходом из рецессии 1991 года без создания рабочих мест. Этот урок хорошо был усвоен политиками. С чисто политической точки зрения, экономическое восстановление – это не вопрос производства, а вопрос создания рабочих мест, поэтому политики проявляют готовность принимать дополнительные меры по стимулированию экономики как в фискальной (повышение государственных расходов и снижение налогов), так и в монетарной (снижение краткосрочных процентных ставок) областях – лишь бы начали появляться новые рабочие места» [167] . Вот почему занятость – ключевой показатель социального благополучия американцев, базовое свидетельство эффективности работы администрации США.
167
Раджан Р.Г. Линии разлома: скрытые трещины, все еще угрожающие мировой экономике. – М., 2013. – С. 35.
Повторюсь, глобального рецепта не существует, а иные «всепогодные» способы на поверку оказываются умело скроенными мифами.
Один из таких мифов – восторг по поводу роли кейнсианства в избавлении мира от Великой депрессии. Есть, однако, ряд обстоятельств, заставляющих в этом усомниться.
Главная книга Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» вышла в 1936 г. в Лондоне, когда Великая депрессия (1929–1933 гг.) в Америке завершилась. К тому времени были реализованы основные антикризисные меры Нового курса Франклина Делано Рузвельта: в частности, в 1933 г. приняты Чрезвычайный закон о банках, Закон Гласса – Стиголла, Закон о ценных бумагах, в 1934 г. – Национальный жилищный акт, регламентировавший ипотеку, а в 1935 г. – Закон о социальном обеспечении, вводивший пенсионное, медицинское страхование и страхование занятости, что, помимо прочего, стимулировало потребление. По сути, «Общая теория» наукообразно изложила то, что правительство Рузвельта сделало несколькими годами ранее [168] .
168
Замечу, что Новый курс содержал меры не только институционального, но и внерыночного характера, о чем Кейнс не упоминал. Так, 9 марта 1933 г. США вслед за Великобританией (1931) отказались от золотого стандарта, а 30 января 1934 г. Рузвельт подписал Закон о золотом резерве, по которому президент США наделялся полномочиями девальвировать доллар по отношению к золотому содержанию и запретить гражданам США под страхом уголовного преследования осуществлять любые операции с этим благородным металлом (за исключением ювелирных украшений и коллекционных монет). 31 января 1934 г. доллар был девальвирован на 41 %, а право владеть золотыми сертификатами было возвращено американцам лишь в 1964 г.
В то же время американский кризис 30-х с окончанием Великой депрессии (наиболее тяжелой его фазы) отнюдь не закончился. В 1938 г. Штаты постиг второй спад, а вернуться к докризисным показателям США смогли лишь в 1940–1941 гг. Причем не секрет, что во второй половине 30-х в США опережающими темпами росли военные расходы. Оборонные заказы увеличивали объем государственных инвестиций, создавали рабочие места, способствовали росту потребления, а их финансирование осуществлялось за счет постоянно растущих налогов, правительственных займов и многочисленных институциональных ограничений (на рост зарплат и цен, новое строительство и проч.) [169] .
169
Кстати, о налогах. Как писал Нобелевский лауреат по экономике 2008 г. Пол Кругман, «в 1920-е годы налогообложение не очень обременяло богатых американцев. Самая высокая планка подоходного налога равнялась всего 24 %. Однако с развитием Нового курса богачи столкнулись с налогами, крайне высокими не только по сравнению с 1920-ми годами, но и по сегодняшним меркам. Верхняя планка подоходного налога (сегодня равная всего 35 %) была поднята до 63 % в период первого президентства Ф.Д. Рузвельта и до 79 % – в годы второго. К середине 1950-х годов, когда Америке потребовалось покрывать расходы на ведение «холодной войны», она подскочила до 91 %».
По мысли Кругмана, эти шаги иллюстрируют усилия правительства Рузвельта по формированию среднего класса. Но как тогда понимать увеличение налогов с корпораций – «в среднем федеральный налог на прибыли корпораций вырос с менее чем 14 % в 1929 году до более чем 45 % в 1955-м»? Более вероятной представляется другая версия: за счет роста налогов финансировалась подготовка к войне, а создание в США среднего класса стало своего рода положительной экстерналией (внешним эффектом) той политики.
Здесь же корни взрывного роста медицинского страхования. Как отмечал Кругман, «до Второй мировой войны медицинскую страховку имели лишь немногие американцы, а к 1955 году у более чем 60 % населения имелась базовая форма медицинского страхования, покрывающая расходы на госпитализацию». На самом деле воссозданный после Перл-Харбора Национальный военный совет по труду поставил рост заработных плат под жесткий нормативный контроль. Предпринимателям не оставалось ничего другого, кроме как привлекать новых работников посредством косвенного повышения оплаты труда с использованием «соцпакета», в который вошло медицинское страхование (См.: Кругман П. Кредо либерала. – М., 2009. – С. 48, 53–54).