Секретарша начальника, разговаривая с Москвой по телефону, сказала: «Извините, я сейчас прервусь ненадолго — ко мне в комнату колибри залетел». Не знаю, что уж там ей ответили, но что подумали — могу себе представить.

Рулят аборигены как дышат. Сложно встретить американца, который просто ведёт машину, держась за руль двумя руками. Сослуживец рассказывал, что видел девушку, которая красила ресницы за рулём, смотрясь в зеркало заднего вида.

«Брехня», — подумал я. Недолго я так думал. Уже через день увидел тётку на фривэе, которая перелистывала за рулём журнал. Наши машины какое-то время ехали рядом. Скорость была — миль 60–65. Бреются, едят, пьют — живут, одним словом. Намедни ехал домой с работы. По соседней полосе — раздолбанный шевроле, размером с лёгкий танк. Внутри два мексиканца. Один что-то пел, размахивая руками, а второй, тот, что сидел на водительском месте, аккомпанировал ему на губной гармошке. Я не заметил, чтобы кто-то из этих двоих держался за руль. Хорошо, что они ещё не на заднем сиденье сидели. А впрочем, лучше бы и сидели — на заднем безопасней. Иногда я думаю, что Настоящая Американская Машина — та, которую лучше за руль не трогать. Достаточно ласково попросить её и сказать куда — сама довезёт. А уж до дома-то — вообще без разговоров. Между прочим, я слышал, что бывают случаи, когда машины, отбуксированные чёрт знает куда за неправильную парковку, сами возвращались домой, к хозяину. Врать не буду — сам не видел. Так ведь и машины, существа пугливые, когда сами по себе, без хозяев, ночами к дому пробираются.

Кружим над Сент-Луисом перед посадкой. До чего же хороша Миссисипи. Конечно, и океан хорош, но река… Ока вспомнилась. Совершенно некстати. Никто её и не просил об этом.

В аэропорту Сент-Луиса есть курительные комнаты. Не Калифорния, однако. Немедленно посетил такую комнату. Сидим. Курим. Один из курильщиков, бомжеватого вида мелкий мужичок с огромными усищами и замусоленным сигарным бычком в зубах, докурил, встал с кресла, по-артиллерийски оглушительно пукнул (такой маленький, а поди ж ты — откуда что берётся…) и неторопливо вышел. Кажется, только один я смутился, хотя большинство присутствующих были дамы разных возрастов. Никто и ухом не моргнул… Что значит культурная публика — умеют не заметить, в случае чего.

После небоскрёбов Чикаго даунтаун Балтимора выглядит просто как даун без тауна. Небоскрёбы типовой застройки, за редким исключением. Попахивает плесенью и большим количеством неумытых афроамериканцев. Но… идёшь по улице и вдруг упираешься взглядом в здание, на котором написано «1896». В замечательный, немного обветшавший дом, с лепниной вместо гладкого бетона, с потемневшими деревянными рамами вместо алюминиевых, с зеркальными стёклами, у себя-то мы избалованы такими старичками — и не замечаем вовсе. Подумаешь — конец позапрошлого века. А здесь — подумаешь! Здесь такие дома на каждом углу не валяются. Здесь конец позапрошлого века как мезозой. Здесь старую кирпичную стену хочется рукой погладить. Здесь такой дом почти что земляк. Дай ему бог здоровья, этому балтиморскому дому.

Вечером пошли в какую-то балтиморскую ресторацию заморить червячка лобстером. Какая-то балтиморская ресторация оказалась, зараза, жутко дорогой и фешенебельной. Официанты в бабочках, бабочки в мини-юбочках, свечечки на скатёрочках, булочки с маслицем вообще бесплатные. Музычка тихая, бархатная, пищеварительная. А стенки все завешаны картинами в тяжеленных золочёных резных рамах. А картины-то и не картины вовсе, а… фотографии с чемпионатов по рэгби. Нда… Я, собственно, о другом. За ужином (между устрицами, белым вином и лобстерами) зашла речь о приготовлении украинского борща. Уж так мы устроены. Обсуждали достоинства разных рецептов. Само собой, поругались. Чтобы не было скучно американскому сотруднику нашей фирмы, Биллу фарли, и его втянули в эту склоку. Самым трудным оказалось объяснить Биллу, что такое пампушки. После нашего сбивчивого и не вполне английского пятнадцатиминутного спича о пампушках, о пресном тесте, о толчёном чесноке слегка очумевший Билл расплылся в настоящей американской улыбке и сказал: «Ребята, я всё понял. Пампушки — это просто. Пампушки — это маца по-украински». А ведь казался таким Биллом…

Под утро в небоскрёбных каньонах улиц Балтимора птицы щебечут оглушительно. Ещё оглушительней воют сирены пожарных машин. Обычно они летят небольшой стаей в две-три машины. Летят ночью. Большие, красные, с блестящими гайками, горластые железные птицы. Странное дело, я никогда не слышал, как они возвращаются. Всё время в одну сторону — на пожар. Может быть, они одноразовые? А что? Вполне может быть. Америка страна богатая.

Лечу из Балтимора в Питтсбург. Передо мной сидит пожилой мужичок с девушкой. Лиц я их не вижу, зато вижу, что на лысине у мужичка растут пересаженные волосы. Как говорится, нервных и малокровных просим не смотреть. Волосы высажены на пустырь квадратно-гнездовым способом пучочками по десять-пятнадцать штучек. Как будто бы массажная щётка вдруг проросла, но ещё не заколосилась. Не приведи господь так омолодиться.

Цены в магазинах никогда не бывают целыми — одна, две, три девятки в них всегда есть. Аборигены шутят, что при таких ценах пора чеканить девятицентовые монеты.

Пивной ресторан «Карл Штраусс» в Сан-Диего. Варят пиво хозяева сами, не надеясь на бадвайзеров, хайнекенов и прочих гиннесов. И правильно делают — пиво у них получается отменное. Может быть, потому, что сам Карл Штраусс — Карл Штраусс, а не Самуэль Адамс [5] . Но речь, как это невозможно догадаться, о другом. О ресторанном туалете. Само собой, о мужской его половине. Ещё точнее — о школьной доске с мелками, которая висит непосредственно над писсуарами. Простое мудрое решение. Хочешь что-нибудь написать — написа… то есть напиши, а стены оставь в покое. Разумеется, я стал читать написанное. Простые надписи, вроде «Хочешь приятно провести время — звони Юджину по телефону…» не вдохновляют и некоторым образом настораживают. А вот над надписью «Где же находится конец вселенной?» задумался и машинально опустил глаза. Струя упёрлась в красный пластмассовый кружок с отверстиями, на котором было написано: «Say NO to drugs». Ещё там был написан адрес сайта, по которому можно было ознакомиться с продукцией компании, производящей писсуары (что-то вроде «писсуар. com»). А кроме того, какая-то полезная информация для покупателей или производителей не упомню чего, но… всякий процесс приходит к своему завершению, а стоять просто так, придерживая… читая… при наличии живой и нетерпеливой очереди… Один вопрос меня мучает — в женском туалете тоже есть доска или прекрасный пол бессовестным образом дискриминирован по половому признаку? Не может такого быть, чтобы конституция Самой Свободной Страны это допустила.

Воскресенье. По какой-то причине я не на работе. Некогда вспоминать по какой — надо срочно отдыхать, поскольку при здешнем темпе жизни понедельник может наступить в любую минуту. Едем с друзьями в Бальбоа-парк, названный так по фамилии испанского конкистадора, Кортеса местного разлива. Парк чем-то напоминает блаженной памяти ВДНХ, с множеством павильонов разных стран, музеев, оранжерей и открытых концертных площадок. Плюс пальмы, плюс кактусы, плюс прудики с разноцветными рыбками и диковинными кувшинками размером с сомбреро, плюс конные полицейские в широкополых шляпах, плюс оркестр военных моряков в белоснежной форме («их» моряков в «их» форме), плюс всё, что не минус, уйти из аэрокосмического музея, с его самолётами и вертолётами в натуральную величину, совершенно невозможно. То есть можно попытаться выйти, но мимо стенда с образцами одежды стюардесс на американских авиалиниях за последние полсотни лет и фотографиями стюардесс в этих костюмах может пройти только принципиально незрячий. Впрочем, на то и товарищи, чтобы увести. Увели меня в кактусовую аллею. Есть там что посмотреть, но не потрогать. Через полчаса исколотые, но довольные мы вклинились в заросли безобидных, бесколючечных и лопоухих опунций. Безжалостные туристы вырезают своими длинными кривыми ногтями, размером с небольшой перочинный ножик, на безответных опунциях немудрящие надписи типа «Сэм + Шэррил», или «Роза + Альберто», или… совершенно всё равно, поскольку все эти надписи равняются тому, чему они всегда и везде равняются. Лишь одна надпись на чистом русском языке ничему не равнялась — она просто оповещала, что «Здесь были Миша и Кека. 1998 год». Добрались-таки мужики. А мы-то уж почти и надежду потеряли.

О местной русскоязычной прессе писать нечего — она сама за себя напишет. Просто берёшь сито и просеиваешь:

…салон красоты «Малина»…

…европейский массаж лица… (представляю себе массаж лица по-русски… где-нибудь в тёмной подворотне, после того как массируемые и массирующие приняли на грудь грамм по семьсот…)

…работаю натуральным продуктом из Швейцарии… (интересно, есть такие, кто, прочитав фразу о «натуральном продукте», подумают не о дерьме?)