Рядом с моим домом стоит мормонская церковь. Белокаменная. Она выстроена, как говорит один мой сослуживец, в стиле диснеевской готики. Может, поэтому снаружи и кажется, что в этом храме поклоняются Белоснежке и семи гномам, оленёнку Бэмби и Аладдину. Впрочем, проверить это никак невозможно, потому как внутрь никого не пускают, кроме самих мормонов. Сразу после окончания строительства какое-то время пускали всех желающих на экскурсии, а потом полы в церкви перестелили и по ним стали ходить только последователи Джозефа Смита. Узкие стрельчатые окна как будто специально приспособлены (чем чёрт не шутит) для обороны мормонов от представителей других конфессий. Окошки эти и вся церковь по ночам подсвечиваются. Зрелище (особенно в тумане), надо сказать, не для слабонервных. На верхушке мертвенно-бледного шпиля вовсе не крест, а позолоченная фигурка архангела Гавриила с трубой. Это уже вторая фигурка, поскольку в первую, по легенде, ударила молния во время строительства. На самом деле молния действительно ударяла, и об этом писали местные газеты, но пусть будет по легенде. Здесь их так мало. Пусть на одну будет больше.

После трагических событий 11 сентября в гавани Сан-Диего встали два авианосца. Они стоят хмурые, недовольные мелководьем, воротят носы в открытый океан и охраняют нас от арабских террористов, протаранивших в Нью-Йорке небоскрёбы самолётами, а теперь ещё и разославших сибирскую язву в почтовых конвертах по городам восточного побережья. Власти реагируют. Своеобразно, если не сказать неадекватно, но с истинно американским размахом.

В старом городе, в магазине с красивым и непонятным названием «Каса де Педрорена де Альтамирано», с 1869 года торгуют геологическими и зоологическими редкостями. Всего за три сотни с небольшим можно приобрести настоящий клык какого-нибудь плотоядного звероящера с полностью оформленным паспортом, визой и зубной страховкой. Мелкие акульи зубы для бусиков, серёжечек и кулончиков просто идут на вес. Выгодный товар, между прочим. Полкило хватает на полное украшение жены, и её маме ещё останется, чтобы сходить к дантисту со своим материалом. Ну, американцы народ рачительный, у них всё в хозяйстве пригождается. Тут нам за ними и гоняться нечего. Есть на прилавках и экзотика, специально для настоящих ценителей. А как ещё назвать окаменевшие экскременты черепах эоценового периода кайнозойской эры, привезённые с острова Мадагаскар? Такие фигурные перевитые столбики (черепахи как будто специально тужились на заказ) по шестнадцать баксов какаш… штучка. Цвет благородный, серый со стальным отливом. Хорошо окаменели. Можно украсить, к примеру, каминную полку из светлого мрамора. Интересно, по какой статье мадагаскарская таможня брала пошлины на вывозимое?.. Без взяток, поди, не обошлось. А сколько стоило замирение возмущённого мадагаскарского народного хурала? «Эти янки совсем обнаглели! Вывозят наше национальное достояние! Нарушаются права черепашьих национальных меньшинств!..»

Школьный музей или, точнее, музей школы образца 1856 года в старом городе. Первым делом тщательно осмотрел парты на предмет надписей типа «здесь сидел…». Увы, эти парты стараниями администрации полностью превращены в образцовые музейные экспонаты. Конечно, туристы, оставленные без присмотра, стараются как могут, но надписи «Милан, 1998» или «Мелисса была здесь» утешают слабо. Интерес представляли только три загадочные буквы «БАМ», нацарапанные кириллицей, но кто этот «БАМ», откуда он и зачем… Положение спасли инструкции для учителей и прейскурант наказаний для учеников 1872 года издания. Серьёзные документы. «После десяти часов преподавания в школе учитель должен проводить оставшееся время за чтением Библии или других хороших книг». «Каждый курящий, пьющий алкогольные напитки в любой форме, играющий в азартные игры в публичных местах учитель даёт повод сомневаться в его достоинстве, намерениях, честности и порядочности». Как раз эти-то пункты из морального кодекса строителя коммун… то есть американского учителя мне понятны. Проходили. Без Библии, правда, и «других хороших книг», но с историей КПСС. А вот изумление вызвало уравнивание (по степени порочности) курения и пьянства с невинным бритьём в парикмахерской. Впрочем, и оно прошло, когда в следующем пункте я прочёл, что «учитель, выполняющий свои обязанности ревностно и безупречно в течение пяти лет, может рассчитывать на прибавку к еженедельному жалованию в двадцать пять центов». С такой прибавкой бриться у парикмахера — всё равно что вести чудовищно разгульный образ жизни. Список типовых ученических прегрешений, за которые ученики расплачивались ударами розгой, состоял из почти трёх десятков пунктов. Поиграли девочки с мальчиками вместе — по четыре удара каждому участнику игры. Подрались — по десять ударов. Наученные горьким опытом мальчишки решили: «Пасмотрим (толька пасмотрим!) как играют дифчонки, а сами… с ними… ни в жисть!» — по три удара каждому зрителю. Глупые девчонки заявились к мальчишкам с ответным визитом… те же три удара без скидок на пол (пол вообще здесь ни при чём — на скамье раскладывали и пороли). Умный мальчик, зарёкшись играть с девочками, сделал качели и стал на них качаться — семь ударов за несанкционированное строительство качелей. Соврал, сказал, что качели сделал сын шерифа — опять семь ударов. За обрызгивание друг дружки водой, длинные ногти, грязные руки и общую чумазость полагалось всего по два удара. Перекинулся в картишки с товарищем — десять ударов. По результатам игры обозвал его нехорошим словом (а товарищ просигнализировал куда следует) — три удара. На правеже по делу о нехорошем слове сказал в глаза бывшему товарищу, что он лжец, — четыре удара. Устал от такой жизни и, размышляя о неправильном мироустройстве, пошёл пошататься вокруг мельницы или на речку — шесть ударов… Самым безопасным, с точки зрения нетронутости мягкого места розгами, было лазание по деревьям на небольшую высоту. Залез на высоту выше трёх футов — получи по одному удару за каждый дополнительный фут. Что тут скажешь… Конечно, учителю многое запрещалось, и ещё больше запрещалось строго. Порой он приходил в школу мучительно трезвый, обчитавшийся «Библии и других хороших книг», весь в порезах от самостоятельного неумелого бритья и неописуемо злой, НО! Возможность отвести душу на этих маленьких мерзавцах у него таки БЫЛА!

Во дворе шумят дети. Слов не слышно, только гул. Почему-то кажется, что они шумят по-русски. Мне-то понятно, почему кажется. А детям — нет. Потому и шумят они по-английски.

Давным-давно, когда деревья и Советский Союз были большими, армянское радио вещало на кухне многих советских людей. Как-то раз у него (у радио) спросили: «Должен ли член партии платить налоги со взяток?» Ответ на этот вопрос и напоминать не стоит — его помнят даже беспартийные. Нет в Соединённых Обетованных Штатах ни армянского радио, ни членов той самой партии (во всяком случае, в количествах, заметных невооружённым взглядом), но есть государственное казначейство, которое испускает инструкции с разъяснениями о том, как законопослушные граждане должны платить налоги. Так вот, в инструкции с интригующим названием «Instruction for Form 1040A» на странице 23, где описывается порядок уплаты налогов с чаевых (которые, конечно, не взятки, но для нас слова практически однокоренные), читаем буквально следующее: «Обязательно укажите все полученные вами чаевые в соответствующих формах, если вы получили их в сумме более чем 20 долларов в месяц и не сообщили об этом своему работодателю». Армянское радио уходит, как говорится, на заслуженный отдых. Даже подумать страшно, что было бы, если наше родное государство до такой степени нам доверилось.

Стою я как-то на набережной в Балтиморе и смотрю на прогулочные кораблики. И курю. И на воду плюю. И подходит ко мне чумазый бомж-нег… то есть бомж-афроамериканец, и обращается с речью на предмет получения материального вспомоществования. Это была именно речь. Он простёр ко мне правую руку с зажатой в ней засаленной спортивной шапкой (чуть не написал «кепкой») и кратко, но с выражением рассказал о том, как трудно ему живётся. Заметив на моей майке надпись «Pink Floyd. The Wall», он немедленно признался в том, что страстный поклонник этой группы («Как и вы, сэр»). Мало того, он был в Берлине в момент падения Стены и имел счастье присутствовать на концерте Уотерса. «Сэр, — сказал он, — это было незабываемо! Я сейчас всё расскажу!» Перспектива «всё услышать» меня не очень вдохновляла, поскольку сигарету я докурил, слюна для плевания на воду давно закончилась, да и, честно говоря, это был уже третий нищий за день, просивший у меня подаяния в этом богоспасаемом городе. Изобразив на скорую руку поиск мелочи в карманах, я ответил: «Нет наличных». «Извините, сэр. Спасибо, сэр», — ответил мне поклонник «Пинк флойда» и с достоинством отошёл порыться в мусорном баке, стоявшем неподалёку. Искусство достойного перенесения отказа — это большое искусство. Немногие могут его продемонстрировать. Доллар, который я всё-таки дал ему, в сущности, был гонораром.

В конце месяца народ завлекают в магазины распродажами. К примеру, ювелирный магазин «Дэвид и Сыновья, фамильные драгоценности» предоставляет «большие скидки на бриллианты россыпью и бриллианты для свадебных нарядов невест». (За объявление таких скидок, к примеру, в моём родном Серпухове могли бы и магазин от злости поджечь.) В частных картинных галереях Сан-Диего тоже распродажа. Со скидкой дают рисунки Матисса или, скажем, Шагала. Между прочим, можно сэкономить приличные деньги. На Матиссе в конце месяца до нескольких тысяч можно сэкономить. Берёшь не за сто пятьдесят семь тысяч по старой цене, а всего за сто пятьдесят три по новой. В местном продмаге «Воне» надо несколько жизней подряд покупать сосиски с макаронами, чтобы такую скидку набрать, а тут… К тому же сосиски, в отличие от Матисса, надоедают.

Сегодня в супермаркете не обнаружил своих любимых хрустящих сухариков с чесноком и сыром. Долго пялился на витрину Обошёл её со всех сторон. Нет их. Ладно. Отошёл к полкам с конфетами, потом вернулся. Они не появились. Почему? Уже десять минут прошло. Они же всегда были в этом месте. Всегда! По два с половиной доллара за упаковку. Хрустели и пахли чесноком с сыром. Оставляли масляные следы на пальцах. Просто полный рот слюны. И витрина, на которой они должны быть, есть. А их нет! Вместо них другие — итальянские с помидорами, с укропом, с луком, с чёрт знает чем, но не с сыром и чесноком. Как такое могло случиться? Как?! Не насушила пекарня? Ерунда. Как она могла их не насушить, когда она всегда их насушивает? у них работают мексиканцы, которые отца родного высушат — лишь бы их не отсылали обратно в Мексику. У пекарни договор с магазином о поставках сухарей с чесноком и сыром, подписанный двадцатью юристами и их поверенными с обеих сторон, на бумаге с водяными знаками и печатями. Не привезли вовремя в магазин? Ну, это уж полная чушь. Этого даже и представить себе невозможно. Сломаться грузовик не может. Шофёр заехать в пивную, к тёще, по своим делам… нет, это всё совершенно из другой жизни. Я здесь, в этом чёртовом магазине, уже двадцать минут. Я пришёл за сухарями с чесноком и сыром. Я исправно плачу федеральные налоги и налоги в казну штата Калифорния. Где мои любимые сухари, я вас спрашиваю?!

Вот так, исподволь, совершенно нормальные в прошлом люди АМЕРИКАНИЗИРУЮТСЯ.

Ночью шёл дождь. А я его проспал. Разминулись мы с ним. Теперь уж до февраля не встретимся. Этот-то, ноябрьский, был внеплановый. Дождь-шатун. Хорошо, что хоть немного тучек от него на утро осталось. Ненадолго, правда.

Хеллоуин. Карнавальное шествие по Пятой авеню в даунтауне. Два прыщавых подростка в костюмах сперматозоидов кокетливо виляют белыми пластиковыми хвостиками. Крупная девица с намалёванными конопушками в микрохалатике медсестры-вампирши так виляет, так виляет (и ведь есть чем!)… не дай бог вывихнет. Плакат в зале пивной «Последнее пристанище» — «Просьба на столах не танцевать». Местная рок-группа «KGB», с адским грохотом канающая под «KISS». Существо в костюме «прохожего без головы» ставит её (голову) на стойку бара, чтобы расплатиться за кружку пива. Огромная счастливая улыбка на личике крошечной китаянки-колобка в костюме Клеопатры. Мужик, сидя спящий на тротуаре, с табличкой на груди «Я хочу нажраться. Помоги, брат».