За календарем она не следила. Когда как-то днем явилась Настасья, безжалостно разбудив звонком в дверь, и спросила, готова ли подружка ехать на Арбат, Лиля страшно удивилась.

– А что... разве сегодня суббота?

Настасья оглядела ее, горестно вздохнула и сказала:

– Совсем, старушка, плоха стала.

Лиля только пожала плечами. Показалось странным, что Настасья ограничилась столь невинным ответом, но думать об этом не хотелось. И спрашивать Настасью, зачем она лезет в холодильник, он же все равно пустой, тоже не хотелось.

– Ты сегодня ела, несчастье мое?
– спросила подруга, захлопнув дверцу.

– Не помню. Наверное, нет. Я же спала.

Покачав головой, Настасья принялась за обыск. Пооткрывала все кухонные полки и шкафчики, выбросила из хлебницы половину плесневелого батона, а с полки достала упаковку овсяных галет и остатки засахаренного варенья. Кажется, вишневого.

– Чайник поставь, что ли, - велела Лиле.

– Ага... чайник...

Лиля тоже пошуршала по полочкам и обнаружила, что чай остался только зеленый. Но какая разница? Лишь бы горячий.

Потом Настасья пила чай и, подперев щеку кулаком, смотрела, как Лиля хрустит хлебцами и приканчивает варенье. Неожиданно вкусное.

– Ладно, сойдет, - вздохнула Настасья, когда варенье закончилось.
– Вернемся, купим еды, и ты мне все расскажешь про эту вашу игру.

– Тебе же завтра...
– попробовала возразить Лиля.

– Воскресенье завтра, - снова вздохнула Настасья.
– Пошли, что ли. Флейту не забудь, несчастье.

На Арбате было шумно. И людно. Наверное, Лиля не смотрела по сторонам, и даже не слишком прислушивалась, что вокруг происходит. Вполне достаточно видеть и слышать Сеньку с Настасьей.

Они сыграли, наверное, десяток песен, когда Настасья почему-то умолкла, Сенька брякнул по струнам не в лад, а Тыква, не сбиваясь с ритма, два раза ударил по бонгу, а третий - по Сенькиной голове, чтобы не лажал.

– Лиля?
– голос был, кажется, знакомый. А окликнувший ее бородатый мужик - нет. То есть кажется, Лиля его уже где-то видела, но где - не помнила. Какая разница?

Зато Настасья, похоже, помнила. Глянула в футляр, сделала круглые глаза, потом на Лилю. Чего-то от нее ждала, наверное. И мужик чего-то ждал. Лиля кивнула ему и сказала "здрасьте". А Настасья улыбнулась ему, как Мерилин Монро, и спросила:

– Орхидеи кончились?

Мужик засмеялся, поцеловал Настасье ручку и сказанул что-то почти не пошлое о красоте и таланте, которые затмят и посрамят. Лиля не слушала. Она маялась тоской по тихой квартире и мирному сну - а все это, кажется, накрывалось медным тазом. Или "Никоном". Точно, она вспомнила, где его видела - по фотоаппарату и вспомнила. Мороженое, счастье, ожидание скорой встречи с Эри...

Вот сейчас Настасья наобщается, и вспомнит, что им работать надо, а потом - домой, к любимому диванчику. При чем здесь вообще какой-то мужик, честное слово?

Подружка чувствительно пихнула Лилю локтем.

– Да проснись ты, горе мое! К тебе обращаются!

Лиля потрясла головой.

– А?..

Ее просили позировать. Снова. Несли чушь про великолепный контраст, улыбались и явно пытались очаровать. Ни позировать, ни очаровываться не хотелось, и Лиля жалобно посмотрела на Настасью. Но та была непреклонна: ей хотелось и позировать, и очаровываться, и...

– ...хватит медитировать, Лильбатьковна. Мы согласны.
– Настя обняла ее за плечи, улыбнулась за обеих и поволокла ее куда-то. Позировать.

Упираться не имело смысла. Лиля и не упиралась: чем раньше начнут, тем раньше ее отпустят.

Мужик притащил их, кажется, в антикварный магазинчик, о чем-то побеседовал с кем-то за прилавком и засуетился сначала вокруг Настасьи. Поставил в какую-то нужную ему позу, поднял ее руку, повернул ей голову. Настасья млела. Лиля даже подумала, может, оставить их? А что, мужик Настасье нравится, слепому ж понятно, вот пусть и млеют. Вдвоем. Она тихонько отступила на шаг, потом еще, и уже нащупала спиной дверную ручку, как Настасья перестала млеть и уставилась на нее, как Ленин на буржуазию. Следом за ней обернулся и фотограф, усмехнулся и нацелился на Лилю камерой.

– Иди-ка сюда, контраст, - велела Настасья.

– Вот к этой раме, - поправил фотограф.

Дери ее, подумала Лиля тоскливо. Неохотно подошла, поморщилась, когда фотограф взял ее за подбородок, и повернул, как до этого Настю. Потом за руку. Потом отступил, схватился за камеру.

Настасья, в отличие от Лили, позировала с явным удовольствием

А когда Ильяс, - не сама вспомнила, Настасья подсказала, - снова пошел к менеджеру магазинчика, выторговывать очередной реквизит для очередного гениального кадра, подруга ухватила ее за плечи и легонько встряхнула.