— Охотно воспользуюсь случаем, — жестко сказал мистер Тодхантер, — чтобы сразу снять все недопонимания. Дело в том, что я могу лишь утверждать, что именно я убил мисс Норвуд, но никак не в состоянии доказать, что это мой палец нажал курок… преднамеренно или нет. И если меня что-то выбило из колеи, так это мысль, что такой ничтожной лазейкой могут воспользоваться те, кто допустил грубый просчет и теперь, чтобы сохранить лицо, держит в тюрьме невиновного!

Зал ахнул. В этом была удаль — признать свое слабое место и истрактовать его в свою пользу. Сэр Эрнест нахмурился. Случалось, присяжные отдавали удали должное, но чаще все-таки не отдавали. Лицо судьи выражало сомнение, не слишком ли подсудимый злоупотребляет речами. Лишь мистера Бэрнса по-прежнему интересовало только и исключительно состояние потолка.

— Почему же вы не обратились в полицию и не сознались в своем преступлении сразу после убийства?

— Я не видел в этом резона.

— Предпочли дождаться, когда обвинение предъявят невиновному?

— Мне и в голову не пришло, что кого-нибудь обвинят.

— Но вы же знали, что полиция предпримет расследование?

— Что предпримет — знал, но не предполагал, что допустит ошибку.

— А не думали вы о том, что под подозрение в первую очередь попадут те, у кого имелись мотивы более явные, чем у вас?

— Нет, не думал. Я вообще постарался выбросить эту историю из головы.

— И отправились в вояж?

— Да.

— С какой целью?

— Мне хотелось побывать в Японии… перед смертью.

— Значит, вам важнее было увидеть Японию, нежели остаться здесь и лицом к лицу встретить последствия своего поступка?

— Никаких последствий я не ожидал. — Мистеру Тодхантеру хотелось вытереть лоб, но он боялся, что этот жест будет истолкован как симптом приближающегося обморока.

— А не было ли так, что вы отправились путешествовать, чувствуя облегчение, что убийство, которое вы задумали, совершил кто-то другой, и можно с чистой совестью любоваться красотами Японии?

— Разумеется, нет.

— И совесть вас не мучила?

— Ни в малейшей степени. Мой… хм… поступок не назовешь рядовым, но я все-таки убежден, что по своим последствиям он исключительно благотворен.

— Мне бы не хотелось ограничивать вашу свободу, мистер Тодхантер, но, право же, вынужден напомнить, что свидетелям полагается отвечать на вопросы, а не произносить речи.

— Прошу меня извинить.

— Ну что вы… Итак, только услышав об аресте Палмера, вы решили, что пора признаться в содеянном?

— Да.

— Но ведь к этому времени вы могли умереть?

— Мог. Однако я оставил поверенному подробный отчет в своих действиях и распорядился в случае моей смерти отправить его в полицию.

— Да, данный документ фигурирует в деле как вещественное доказательство. Но согласитесь ли вы с тем, что он являет собой не более чем сухой перечень фактов?

— Это перечень действий, которые я совершил.

— Не подкрепленный ни малейшими доказательствами.

— Я считал, что доказательств довольно, и посейчас так считаю.

— И как отнеслись к вашему признанию в полиции?

— Над ним посмеялись, — с горечью признал мистер Тодхантер.

— Иначе говоря, никаких действий, исходя из него, не предприняли?

— Никаких.

— Итак, полицейские, заметим, добросовестные профессионалы, отказались принять ваше заявление всерьез. Могли бы вы предложить какую-то иную причину, по которой они это сделали, — кроме той, что они попросту сочли его выдумкой?

— Я уверен, что они восприняли его именно так.

— И все-таки вы считали свое признание достаточным, чтобы удовлетворить их в том случае, если бы вас уже не было в живых и вы не могли бы помочь его удостоверить?

— Да, я так считал.

— Мистер Тодхантер, ваши коллеги-журналисты и ваши знакомые утверждали здесь, что, на их взгляд, вы обладаете интеллектом выше среднего. Принимая это в расчет, замечу, что если бы вы в самом деле убили мисс Норвуд, то никак не ограничились бы своим туманным и бездоказательным — вы не можете этого не видеть — «признанием», а постарались бы собрать улики, определенно указывающие на вашу вину, дабы под подозрением не оказался никто другой.

— Я как тогда не считал свое признание туманным и бездоказательным, так и сейчас не считаю.

— И вы не согласитесь с тем утверждением, что ваше поведение после убийства скорее подобало человеку с чистой совестью, чем преступнику, особенно имея в виду тот факт, что, как вы уверяете, вы действовали из побуждений исключительно благородных и ничего не теряли даже в том случае, если ваша вина откроется?

— Да, не соглашусь.

— И что человек, который затеял — заблуждаясь, разумеется, но искренне, — то, что можно назвать «благородным убийством», способен такой человек сбежать, оставив невиновных под подозрением, и даже обречь их, ввиду полной неубедительности «признания», на плаху?